Якименко Вероника

Покровский собор

Про таинственный сад. Уже долго на свете я,

И во мне помещается сочный мотив.

Я цвету много весен на радость для зрителя,

Кто-то слезы смахнет, и замрет: «Горделив»!

Кто-то скажет: «Могуч», кто-то скажет: «Прекрасен»,

И подарят меня на открытке в письме.

Кто-то скажет - я домик для кукол у Аси,

Что на полке-пластмассе стоит в тишине.

Я похож на зефир в карамельной помаде,

На нарядное царство из сказочных глав,

Что шатер я помпезный и капля вселенной,

Как ты здесь не крути, но окажешься прав.

Я - бушующий сад. Бархат грУшевый, слИвовый.

Я пою аромат, источаю тепло.

Я дарую лучи, когда в сердце дождливо,

И прохладную тень, когда жаром свело.

Я под кроной своей занимаю созвездия,

Когда им одиноко блуждать в темноте.

Я дарю им наряды и сок многоцветия

И малинную сладость несу на руке.

Я - чарующий сад, и как вишня весенняя,

Вместо зим – лепестки, что волнуют до слез.

Вместо осени – всплеск! Буйство, цвет, запредельное.

Я таинственный сад, дом для счастья и грез!

_________________________________________________________________

Якименко Николай

Мой дом — Россия

Золотые рассветы в сини,

Свист соловушки над рекой.

Это все я зову Россией,

Мне не надо страны другой!

Мое детство звенит босоногое

По ступенькам прошедших лет.

Скоро десять. Ну разве много?

Впереди столько дней без бед!

Край родной весь весною в дымке

Бирюзовой нежной листвы.

И росинки, сверкают росинки,

Зажигая сирени кусты.

Летом солнце беру в ладони,

И купаю в быстрой реке.

Счастья столько в родном моем доме!

Хватит всем: и тебе, и мне…

Если надо — пройду преграды,

Одолею любого врага!

Мне другой ведь страны не надо!

Мне Россия моя нужна!

Здесь дышу я воздухом вольным!

Здесь живу я, учусь и люблю.

Здесь России моей раздолье,

Здесь ей песни свои пою.

Пусть же вечно сверкают звезды,

И березы ведут хоровод!

Пусть не тронуты будут росы,

И пусть счастлив наш будет народ!

Нам, Россию в веках прославляя,

Ее имя гордо нести!

И от края Земли и до края

Будут славны ее пути!

____________________________________________________________________

Хадеев Георгий

Со всех сторон

Часть 1.

Скрип полозьев и куски чуть спрессованного снега из-под них. Конское ржание и

щелчок кнута. По безлюдной тихой улице мчатся сани, запряженные тройкой. Кони

выпускают густой пар, тяжело дышат и раздирают копытами снег. Борода извозчиком

покрыта инеем, а на пассажирском месте – толстый, раскрасневшийся от мороза, водки и

прущего из него здоровья – барин.

Зима. Ночь. Снег. Мягкие неровные хлопья падают так густо, что кажется, будто

бы они летят не с неба, а откуда-то с высоты крыш домов. Если взглянуть наверх, то

нескончаемый снегопад превращается в пушистую пелену, застилающую все небо.

Сани промчались, резко развернулись, заляпав стену дома снежными брызгами, и

снова сорвались с места. Извозчик, жалея коней, хлещет их не под брюхо, а по спине.

Барин замахнулся своим кнутом на извозчика и, щелкнув по тулупу так, что даже ребра

заныли, крикнул: «Не жалей, сильнее стегай! Я плачу! Катай, сукин сын, катай!»

И снова сани полетели по улице и расплылись в ночной темноте…

- Фу ты, черт! – Шофер поднял голову с бледным лицом. – Надо же, уснул. – Он

взглянул на белое поле со слабо заметной колеей.

- Завязли, слышь, Леха, выбираться надо, а то к сроку не успеем.

Рядом с ним заерзал на теплом клочке сиденья парень лет двадцати.

- Вторую неделю урывками спим! – буркнул Леха.

- Ты язык-то за зубами держи. Ладно, я тебя, дурака, понимаю, а ляпнешь где, так и

сгниешь в лагере, как крыса.

- Там нет крыс, их сожрали уже.

- Вылезай, говорю, машину откапывать будем.

Они вылезли, надев самодельные, из войлока, перчатки.

Машина засела под самую будку, и колеса не крутились не только из-за того, что

мотор заглох, но и потому, что оси обледенели.

Парень достал из-под сиденья лопату и принялся расчищать задние колеса. Шофер

разгребал передние. Через час, с замерзшими лицами, залезли в кабину и минут пять

сидели, не двигаясь и не разговаривая, - дышали на руки.

- Заводи, - сказал Леха.

Машина зарычала, дернулась, но при этом все движения прекратились.

- Чертова железяка… Насквозь промерзла…

Через полчаса машина завелась и потихоньку поползла по еле заметной колее.

Снег казался бесконечным и был со всех сторон. Только сзади его не было, потому

что обзор закрывала будка. Все же человек – очень упертое существо и очень часто

доделывает что-нибудь, перешагивая не только через себя, но и через весь мир, если

нужно. Ну, а если от этого еще и жизнь его зависит…

На горизонте появилась черная полоска, покрытая шапкой снега. Еще чуть-чуть и

полоска превратилась в прямоугольник, обнесенный огромным забором, увенчанным

пятью тяжами колючей проволоки.

- Дотянули.

- Дотянули, но на одной машине больше не пойдем, в паре с кем-нибудь.

- В паре, - как эхо отозвался шофер, - скажут – и пешком пойдешь. Я тебя уже

предупреждал: не трепись без толку. Молчи лучше. Молод ты еще нрав свой показывать.

Погубит это тебя. Погубит…

Часть 2.

Нары, висевшие на стене и покрытые тонким, слежавшимся опилочным матрасом,

как и остальное в холодной серой камере, отпугивали все живое.

«Профилактика от блох, - говорили охранники. – Лучше этого ничего нет. Трави не

трави, все равно приспособятся, а холод – он и кремень заставит треснуть, не то что блох

придушит».

Маленькое, вмурованное окошечко, разделенное толстыми прутьями решетки на

отдельные сегменты, неизвестно – с умыслом или без, сделано было так, что свет из него

никогда не падал на пол. Он начинался с середины двери, которая была напротив, и полз

по ней вверх. Затем, царапнув потолок, постепенно растворялся в наступающей темноте.

А вообще большую часть времени – со всех сторон – были только холод и серость. Везде,

куда ни мотнешь головой, - всюду они.

На окошечко, задрав голову, потухшими глазами смотрел человек и беззвучно

слегка шевелил губами. Те воспоминания, что сейчас всплыли в его голове, всплыли

неожиданно, ночью, под свист ветра. Он думал, что уже нет их или они так глубоко, что

не выползут…

Вспомнил лето, вспомнил, как познакомился с той, что сейчас в лучшем случае

смотрит на него с неба. Тем для разговора было столько, что проговорить можно не год и

не два. Так тогда казалось. Шли по мосту, гуляли. Внизу речка…

Она взглянула вниз и шутливо спросила:

- Как думаешь – я птица?

- Скорее ты ангел, - ответил он не только голосом, но и влюбленным взглядом.

- А если спрыгну, то полечу?

- Конечно, полетишь, но только вниз. – Он почувствовал, что первый раз устал от

разговора с ней.

- Знаешь – мне очень захотелось попробовать, - задиристо сказала она.

- Пробуй! – почему-то безучастно буркнул он.

- Ну и попробую!

Она залезла на перила, прыгнула и полетела… вниз.

Он стоял и смотрел, как речка приняла ее в свои объятия. Потом сглотнул и, не

замечая ничего, перевел глаза на солнце. И только сейчас понял весь ужас ситуации.

«Почему я не остановил ее? Даже не попытался? Что это? Любопытство? Всего лишь

любопытство?»

С тех пор, как всплыли эти воспоминания, прошел месяц. Каждую подробность он

вспомнил – как шли, о чем говорили, вспомнил даже трещинки на перилах. Перебрал

огромное количество вариантов и убедился, что хуже было бы, только если б он сам ее

спихнул с перил. Хотя, собственно говоря, так почти и было, ведь сказал же: ПРОБУЙ!

В дверь стукнули и повернули в скважине ключ. Дверь со скрипом открылась

настолько, насколько позволила державшая ее цепь.

- Выходи, - грубо буркнул охранник.

Человек сложил руки за спиной, опустил голову и шагнул в полоску света.

Часть 3.

Офицер заметно волновался и уже в сотый раз мерил комнату шагами от угла до

угла. На улице шел снег, заваливший единственное окно кабинета почти наполовину.

Интерьер комнаты был скромен: стол с папками да журналами, стул с протертой

сидушкой, шкафчик для всяких бумаг и портрет Ленина на стене. Ленин смотрел молча и

прямо, временами упрекая, временами как бы оправдываясь. Стены были со всех сторон

до середины окрашены в темный зеленый цвет, потом шла бледно-красная полоска, после

которой – побелка.

В открытом журнале на расчерченной странице стояли номера и фамилии, возле

них разноцветные квадратики, треугольники, кружки. Жуткое сочетание – то, что учат в

детских садах, здесь обозначало разбои, грабежи, убийства, измены родине.

Офицер сел за стол, уныло поглядел в журнал. В журнале крупно стояло:

«ПЕРЕСЫЛКА». Захлопнул журнал и измерил комнат в сто первый раз. Потом опять сел

за стол и вытащил из стопки шесть папок. Каждую проглядел, оценивая количество

квадратиков и кружков, и сложил поверх журнала. Этих шестерых и надлежало сегодня

переслать.

Непонятно, собственно, чего офицер волновался, ведь никаких личных симпатий к

ним он, естественно, не испытывал, механизм, в общем, был отлажен, да и бежать-то

некуда, хотя, может, за тем и бежать?..

Но волнение все же, черт его знает из-за чего, было.

В дверь постучали.

- Войдите, - сказал офицер.

Двое солдат ввели одного из шестерых пересыльных, которого поставили прямо

перед столом. Офицер поговорил о чем-то с ним вполголоса. Нахмурился и стукнул по

столу. Потом сел и стал тереть лоб ладонью. Пересыльного увели. Ввели следующего, и

так – всех шестерых. По очереди каждая папка оказывалась поверх остальных, и каждый

кружок был еще раз обведен по контуру.

Офицер опять остался в кабинете один. Снег на улице перестал сыпать. Где-то

хлопнула железная дверь.

Часть 4.

Женщина с ведром парного молока вошла в дом. Поставила ведро на скамейку и

посмотрела на спящего на самодельной кровати маленького мальчика.

Женщине было очень тяжело в последние полгода. Мужа забрали за какую-то то ли

измену, то ли агитацию незаконную, то ли еще бог знает за что. Она осталась одна с

пятилетним ребенком на руках и хозяйством из двух кур и коровы. Сейчас подошла зима,

и положение становилось почти невыносимым. Мороз крепчал, а сено и мука

заканчивались. Ситуация безвыходная. Заболел сын. Тяжело заболел и пролежал, не

вставая, почти два месяца. Благо, чуть-чуть отошел, и на лице стал появляться румянец.

Сообщений от мужа не было. Ни письма, ни клочка бумаги, ничего… Соседи тоже

существовали худо-бедно и гадали, что будет завтра.

Но однажды пришла весточка, вернее, скупая записка о пересылке мужа. Записка

представляла собой небольшой кусочек бумаги, на котором было написано, что такого-то

числа ее муж будет переправлен из такой-то колонии в такую-то, приблизительно в такое-

то время. Листочек был небрежно скомкан и засунут между дверной ручкой и дверью.

Прочитав записку, женщина собрала остатки еды, одела как можно теплее ребенка,

помолилась на дорожку и пошла по метровому слою снега, может быть, последний раз

повидать мужа.

По дороге, глядя на сына, вспомнила свое детство. Как бегали по поляне в лесу и

все-все-все вокруг зеленое, со всех сторон – трава, листья, лес… И жалко ей стало

ребенка, обидно за то, что у них зимой – снег, осенью и весной – грязь, летом – сушь.

Часть 5.

За окном грякнули ворота, и во двор задом въехала машина, из которой вышел

шофер и парень помоложе. Шофер пошел в помещение, а парень, надев самодельные, из

войлока, варежки, закурил и что-то спросил у солдата. Тот кивнул, сплюнул и на пальцах

показал – шесть. Шофер тем временем зашел в помещение и, не снимая шапки,

направился в кабинет к офицеру. Офицер пожал ему руку, сказал, что все готово, и позвал

солдата, которому отдал приказ выводить пересыльных. Шофер пошел к машине.

Через полчаса возле ворот собралось человек сорок женщин в вязаных платках,

валенках и с узелками в руках. Они о чем-то взволнованно спорили и беспокойно

поглядывали по сторонам. Но одна из них, с маленьким ребенком, не отрываясь смотрела

на ворота.

Вышли солдаты с собаками и автоматами, зарычала машина и остановилась метров

за тридцать от ворот, не выключая двигателя.

- Десять шагов назад! – крикнул офицер. – Предупреждаю, десять шагов назад, или

прикажу стрелять!

Женщины в платках чуть отколыхнулись назад.

- Пошел!

Вывели первого пересыльного и повели к машине. Собаки лаяли, кто-то из женщин

кричал, что любит его, что у него родилась дочь.

Вывели второго, из толпы опять сообщили ему домашние новости. Потом вывели

третьего, четвертого и пятого. Женщины кричали что-то, протягивали руки с узелками.

Один из солдат дважды пустил очередь в небо. Толпа опять чуть схлынула.

Шестым вывели человека с потухшим взглядом. Он шел медленно, споткнулся.

Ему одному никто ничего не крикнул. Его запихнули в машину и усадили на лавку между

двумя солдатами. Показалось, что напротив сидит женщина в черном капюшоне.

«Ты тоже заключенная или конвой? Слушай, чего ты все ходишь рядом? В гости

бы пригласила, а?» - подумав так, сразу заволновался, а не вслух ли он это сказал? Но

солдаты сидели, как и раньше.

Офицер подошел к машине и стукнул по будке. Шофер вздрогнул, вспомнив

щелчок кнута во сне. Протер глаза и поехал.

«Если бы это был фильм, то в этом месте непременно бы заиграла церковная

музыка.)

Чуть позже к машине присоединилось еще две таких же и несколько машин

сопровождения. Серый караван потащился по снежной пустыне, разрывая северную

меланхолию.

А женщина с мальчиком тяжело вздохнула, не найдя среди пересыльных своего

мужа, и пошла обратно в холодный и почти пустой дом, засыпаемый хлопьями снега,

летящего со всех сторон.

_____________________________________________________________________________

Догадова Виолетта

Ода любимому городу

Самый красивый на свете -

Это мой город родной!

Люблю я его всем сердцем,

Люблю я его всей душой!

Вы спросите: “Что же за город?”,

Которому ода моя,

Камышин – стоящий на Волге,

Родная на веки земля.

Мой город был крепостью раньше,

И полк здесь стрелецкий стоял,

Ведь Разин с командой своею,

По нашим просторам гулял.

Был Дмитрий Солунский-защитник,

Полка и всей крепости той,

Он и сегодня хранитель,

Для нас покровитель святой.

Здесь много великих бывало,

Хоть город совсем не велик.

И каждый наш город запомнил

И каждый душою проник.

Сюда заезжал Петр Первый

Впервые отведал арбуз -

Он навсегда полюбил

Его изумительный вкус.

Такого нигде не видал,

И медный арбуз в знак признания,

На шпице градской засиял.

Героями город наш славен,

Шли они на защиту страны,

Маресьев, Базаров, Колгатин

Достойные наши сыны!

Город щедрый и город радушный -

В нём чудесные люди живут!

Его славят они своим делом,

И горд, что родился тут!

Как люблю я тебя, мой Камышин,

Там где реки, поля и луга -

Это Родина, моя малая,

Это русская наша земля!

_________________________________________________________________

Марков Владислав

Слава героям- победителям

Война – нет ничего ужаснее на свете -

Вам взрослые скажут об этом и, дети!

В годы страшной Великой войны,

Весь русский народ встал на защиту страны!

Огромная воля и дух боевой,

Помогали сражаться с фашистской ордой.

Взрывались снаряды, горела земля,

Но лозунг един «Отступать нам нельзя!

Страну родную врагу не сломить,

Мы сделаем все - чтоб врага победить!»

В окопах, в землянках и в холод, и в зной,

Чуть – чуть передышки и снова всем в бой.

Мальчишки, девчонки стоят у станка.

И пусть тяжело, но не дрогнет рука -

Ведь вера в победу, им силы дает,

И знают они, что победа придет!

Со взрослыми вместе, в едином строю,

Ковали победу в неравном бою.

И видя ранения, слезы и смерть -

Так рано пришлось детям взрослеть...

Война отступила, и враг побежден -

Никто не забудет тех страшных времен!

И в памяти мы сохраним навсегда,

Тот подвиг героев и их имена.

Всем победителям слава и честь,

За то, что счастливая жизнь у нас есть!

_______________________________________________________________________

Ажермачева Анна

Стихотворение про Петра I

***

Петр I шел по лесу,

Ему было интересно.

Вдруг в болото он попал

И сапог там потерял.

Руку сунул он в болото,

Хоть и было неохота...

Там нашел он свой сапог,

Чашку, ножик и свисток,

Балалайку и пилу,

Канделябр и метлу,

Камни, кирпичи, бетон,

Ягоды, грибы, батон...

И из этого добра

Начал строить град Петра.

Ай, да Петр! Молодец!

Город вышел как дворец!

_________________________________________________________________

Безрученков Юрий

Красота моей Родины

«Доверился тебе я край родной,

Твоим лугам, дубравам и

долинам.

Туманам, что осели над водой,

И журавлям, плывущим серым

клином»

И. Дорош

На земле есть много необычайно красивых мест. Но сердцу

близка природа того края, где он родился. Она наполняет жизнь

яркими красками, дарит новые впечатления и эмоции. Природа

Донбасса хранит в себе тайны очень давних времён, памятки

которых можно увидеть.

Самым значительным по площади заповедником является

Хомутовская степь, малая часть от когда – то известного Дикого

поля. Здесь есть много живописных мест, где можно отдохнуть,

побыть наедине с природой, посидеть в тишине, понаблюдать за

причудливыми облаками, послушать пение птиц, посмотреть на

каменных баб. Ковыль в степи при дуновении ветра похож на

морские волны или на первый снег, который присыпал ещё

зелёную траву. А когда зацветают дикие пионы, степь

превращается в яркий ковёр, по которому добрый волшебник

раскидал драгоценные камни, переливающиеся на солнце.

А если вы хотите узнать побольше об истории, посетите

заповедник «Каменные могилы», где у входа стоят каменные

изваяния, по краю расположены скифские погребальные курганы, а

внутри заповедника огромные природные валуны из гранита,

чередуются с участками степи. Большинство из растений на этих

степных кусочках находятся под охраной Красной книги.

Ближе к известному мемориалу Саур-Могила, кое-где из

поверхности земли выступают гранитные отложения, красные или

бурые, они завораживают своей красотой и строгостью форм. Этим

нельзя не восхищаться.

Многочисленные реки и речушки создают свою неповторимую

атмосферу. Темные воды реки Каратыш, протекающие среди

Каменных могил или извилистый Торец, полноводный Миус и его

приток Крынка, длинный Северский Донец, впадающий в Дон. Ну,

и, конечно же, Азовское море, мелкое и теплое, доставляющее

радость всем жителям нашей республики в летнее время. И это еще

далеко не все богатства нашего края.

Сохранить, приумножить и оставить после себя природное

наследие просто необходимо, чтобы через несколько веков наши

праправнуки тоже могли наслаждаться красотой своего края, знать

его историю и не потерять свои корни.

______________________________________________________________________

Примако Светлана

Петербург

Стою на набережной счастья,

Звучат везде твои слова,

А с блеском шелкового платья,

Почти слилась река Нева.

Твоё величие сразило,

Когда на танец приглашал,

И в нежном вальсе закружило,

Но отзвучал наш первый бал.

И так торжественно играет

С рекою ветер-драматург,

А сердце в сказке утопает...

Ты мой сердечный Петербург.

__________________________________________________________________

Яковлева Екатерина

КОЛОКОЛА ХАТЫНИ

И этот звон болит во мне.

Перед симфонией печали

Молчу и плачу в этот миг.

Как дети в пламени кричали!

И до сих пор не смолк их крик.

Над белой тишиной Хатыни

Колокола – как голоса

Тех,

Что ушли в огне и дыме

За небеса…

Андрей Дементьев

В 1970 году советский поэт Андрей Дементьев посетил открывшийся год

назад в Белоруссии мемориальный комплекс «Хатынь», а в 1978 году, к 35-й

годовщине страшной трагедии, поэт напишет пронзительное стихотворение

«Колокола Хатыни». Оно как никакое другое, на наш взгляд, отражает боль и

ужасы, которые пришлось перенести мирным жителям этой небольшой

деревушки, уничтоженной немецкими карателями за убийство трёх немецких

карателей во время Великой Отечественной войны.

Это была небольшая деревня, всего 26 домов. Её дворы утопали в

белоствольных берёзах, в палисадниках цвела сирень, на деревьях аисты вили

гнёзда, а в околицах росли ядрёные боровики – такая деревенская особенная

жизнь.

Однако 22 марта 1943 года всего этого не стало. Не стало хат, скрипучих

калиток, оград. Оборвались в одночасье жизни 149 хатынцев, 75 из которых

были дети. Карательный отряд эсэсовцев сжёг всю деревню дотла вместе с её

жителями, пытаясь стереть из памяти всё, что только могло о ней напоминать.

Однако Хатынь не умерла. На месте этой жуткой трагедии выросла новая

трава, весной вновь прилетели жаворонки, а на месте сожжённых домов выросли

новые, только уже не из пахучего дерева, а из серого безжизненного бетона. На

своих прежних местах пролегли тропинки, там же где и раньше появились

колодцы. Только вот ни одна из 149 оборванных жизней так и не возродилась

заново...

Ещё 186 деревень, так же как и Хатынь, были сожжены гитлеровцами

заживо. Их пепел как вечная память нам, наследникам Великой Победы,

находится на единственном в мире Кладбище деревень в Хатынском мемориале.

Какие миролюбивые и лирические названия давали люди своим поселениям:

Кореневе, Устье, Братки, Веселово, Долгое Поле... Сколько же в них

бесконечной душевности и радушия, безмятежности и трудолюбия! Произнося

эти названия, которые сейчас и на карте не найти, мы чловно бы видим перед

собой тех, кто «стоял» за этими названиями – людей старых и молодых,

счастливых и грустных… Они обратились в пепел вместе с их жилищами,

родными и близкими, вместе с мечтами надеждами.

Издалека заметна траурная горка из пепельно-чёрного мрамора, рядом с

которой три березки, весело лепечущие кудрявой листвой. Там, где должна

расти четвёртая берёза, в небо вскидываются язык вечного огня. В Хатыни

вечная жизнь и горькая память соседствуют очень близко.

Мало где в мире можно услышать такую тишину, как в Хатыни. Здесь

слышен только частый шорох неспешных шагов по тропинкам из серого бетона

да гулкие удары колокола.

Этот мемориал был открыт 5 июля 1969 года, но людской поток сюда не

ослабевает и поныне. В той страшной войне с фашизмом наше

многонациональное государство – Советский Союз – потеряло более 27

миллионов человеческих жизней. Всех, кто когда-либо побывал в Хатыни,

увиденное заставляет оглянуться и задуматься над уроками истории. Хатынь -

как напоминание нам, живущим: возвращения фашизма нельзя допустить.

«Люди добрые, помните: любили мы жизнь, и Родину нашу, и вас,

дорогие. Мы сгорели живыми в огне. Наша просьба ко всем: пусть скорбь и

печаль обернутся в мужество ваше и силу, чтобы смогли вы утвердить навечно

мир и покой на земле. Чтобы отныне нигде и никогда в вихре пожаров жизнь не

умирала!» Эти слова наставления живым написаны на белоснежном мраморном

Венце памяти на горке, где покоятся останки мучеников Хатыни.

Этот мемориал не оставляет равнодушным никого – здесь

останавливаются все. Навечно застыл перед ним и Иосиф Каминский –

единственный из взрослых хатынцев, кому чудом удалось спастись из

охваченного пламенем сарая. Не иначе как сама судьба постаралась сохранить

для истории этого единственного свидетеля той трагедии. Иосиф Каминский на

тридцать лет пережил своих односельчан, свою Хатынь и своего сынишку

Адася, которого, ещё живого, он прижал к своей груди, чтобы вынести его

навстречу людям. Невысокого роста, неразговорчивый, он похоронен рядом с

остальными жителями деревни. Бронзовый Иосиф Иосифович Каминский,

держащий на руках своего сына остался навеки стоять, чтобы всем, кто к нему

подходит, напоминать о своём человеческом горе, чтобы всегда быть рядом с

Кладбищем деревень, со Стеной памяти узников концлагерей, с чёрным

мрамором на месте сарая, в котором были сожжены все хатынцы, с тремя

берёзками. Суровые плиты, холодные цифры, страшные надписи и истерзанный,

обессиленный, но непокорённый и живой человек...

Вечно звучать в нашей памяти колоколам Хатыни!..

___________________________________________________________________________

Егорова Анна

ИСКОРКИ

Как часто, вспоминая своё детство, уже будучи взрослыми, мы

понимаем, что именно тогда мы и появились на свет как личность, которой

нужно видеть, чувствовать знать всё? От детского взгляда ничего не могло

ускользнуть, ни одной мельчайшей детали, для нас, взрослых,

незначительной, не упускал я из виду…

Я точно помню, что была зима. Кажется, 9 января... Вечная темнота

никуда не собиралась уходить, но она мне, честно говоря, очень нравилась,

потому что только тогда я чувствовал себя в безопасности.

Мы тогда жили с мамой и папой в старой обшарпанной коммуналке, но

я смотрел на окружающий мир своими широкими детскими глазами и

пытался со всей своей неуёмной активностью залезть туда, куда обычно

взрослые залезать не разрешали. Другой жизни в свои 8 лет я не знал, и мне

было хорошо. Мама, Мария Петровна, работала уборщицей на местном

предприятии, а папа не работал вовсе. Тогда-то, как теперь мне понятно, я и

был по-настоящему счастлив, потому что видел сияющие неподдельной

заботой глаза любящей свою семью сильной женщины.

В один из дней за окном протяжно выл ветер, налетая всей своей

массой на хлипкое окно моей комнатки, в которой при тусклом свете

старенькой лампы, с которой от времени уже слезла вся краска, я делал

домашнюю работу. Мама, стараясь мне не мешать, тихонько возилась на

кухне, именно тогда для меня впервые стали слышны её безнадежные

всхлипы. Дело все в том, что отца не было дома уже два дня. И я тогда не

понимал, где он, а на мои вопросы мама отвечала: «У него ночная смена, не

переживай, солнышко». После этих слов мама крепко обнимала и целовала

меня в лоб, но я же знал, что никакой ночной смены нет, потому что и работы

никакой нет тоже.

Я тогда что-то читал за своим письменным столом, как вдруг

послышался резкий звук ключа в замочной скважине. Это был он. Мой папа!

Я быстро побежал к двери, практически сорвав её с петель:

– Я так по тебе скучал! – понижая голос все вниз и вниз, с

недоумением, говорил я. В дверях стоял мужчина лет 40, весь чужой,

холодный, с пустыми глазами и совсем не похожий на моего отца. Я было

хотел обнять его, но меня вдруг что-то остановило. Я и сам тогда и не понял

даже, что это было.

– Сашенька, солнышко, иди в комнату, нам с папой нужно

поговорить… – чуть не плача прошептала мама. И я, понурив голову, ушёл

обратно. Мне было страшно за маму, поэтому я сидел под дверью тихонько,

как мышка, вслушиваясь в каждый шорох и подскакивая от любых резких

звуков. Дверь в кухню закрылась, и затем моя паника начала все нарастать и

нарастать.

– Зачем ты пришел? Ты не видел, как сын собственного отца не узнал?

Что ты с собой сделал?

– Перестань! Будешь… ещё… в моем доме! – грозно, почти рыча,

кричал тот мужчина, в котором я, правда, не признал своего папу. А дальше

все как в тумане, я только помню ссоры, крики и скандалы… и бесцветные

глаза самой сильной женщины на свете.

И так продолжалось изо дня в день. Я помню звуки бьющейся посуды,

плач мамы, крики папы. Я не понимал, зачем мама выгораживала тогда отца,

когда я спрашивал, где он. Меня распирало от злости и слез. Я помню себя,

такого одинокого и беспомощного в своей маленькой комнатушке. И даже та

вечная темнота не могла мне помочь. Я остался один. Совсем один...

Через неделю папа собрал все вещи и ушёл. Он даже не попрощался со

мной, ничего не сказал, не обнял, он просто исчез. Я не понимал, что так

теперь будет всегда, что я теперь единственный мужчина в семье.

Маме было очень трудно, я слышал каждую ночь, как она плачет, как

пытается заглушить свои истерики собственной подушкой, некогда на

которой она спала с моим папой. Я видел как ей плохо, поэтому понимал, что

мне уж точно никак нельзя подавать виду, что что-то случилось. Я пытался

радовать её: хорошими оценками в школе, вымытой посудой на кухне,

чистотой в своей комнате. Я видел, что она искренне радуется всему, я даже

не мог представить, насколько тяжело ей было, несмотря на все это, она

всегда мне говорила:

– Сашенька, солнышко, спасибо, что ты у меня есть! – потом обнимала

и целовала в лоб, и её глаза на мгновение наполнялись долгожданным

блеском.

Так я и повзрослел в восемь лет. И смотрел я на мир глазами

единственного человека, для которого я был, не много ни мало, целым

миром.

Потом мне стукнуло двенадцать. Я продолжал расти, вместе с тем

подтянул учебу, взял все домашнее хозяйство на себя, чтобы мама могла

отдыхать. За это время она очень постарела, но никогда не теряла своей

любви и ласки. Папы с тех пор я не видел, все, что от него у меня осталось –

это бритвенный станок в ванной, с которым он стоял каждое утро и что-то

напевал, когда мама, розовощёкая и задорная, прижималась к нему и

смеялась… Чтобы мама никак больше не вспоминала о той зиме, я спрятал

его к себе в коробочку и засунул подальше в шкаф, просто на память о

человеке, с которым когда-то мне было хорошо.

В 14 лет я устроился работать грузчиком. Трудности меня не

останавливали – передо мной был пример несгибаемой никакими невзгодами

женщины, глаза которой расцвечивались искорками заботы и любви при

каждом моём появлении дома. Пока все мои одноклассники смеялись надо

мной, говорили, что я неудачник, я получал свои первые деньги. Пусть

небольшие, но свои, которые тратил, чтобы купить, что-то полезное для

нашей с мамой семьи и обязательно с трудом разыскивал для неё так

любимые ею пряники.

Мама безмерно мной гордилась, а когда я чуть-чуть накопил, подарил

ей красивую замшевую сумку. Я знал, что мама очень давно хотела именно

такую, поэтому не смог удержаться и купил. Это был мой первый подарок

маме. Её глаза, наполненные слезами, её дрожащие руки, её дрожащее тело

навсегда запали мне в душу.

Неминуемо приближался мой выпускной в 11 классе. На это событие

мама впервые за много лет пришла такой красивой и счастливой. Я замечал

как изнутри её распирает гордость за меня – золотого медалиста школы. Нам

вручили аттестаты, и вместе с классом я пошёл встречать рассвет. Все были

рады, что кончилась школа, но мне было как-то … грустно что ли… Я видел

свою маму радостную, но я знал, что ещё тогда неожиданно понял, что эта

сильная женщина счастливей была бы рядом … с отцом. Я совсем запутался

в своих мыслях. Понятно было одно – нужно радоваться тому, что есть у

меня сейчас. Пока все шумели, разговаривали и смеялись, я сидел один и

любовался чудесным рассветом. Как вдруг на моем плече оказалась чья-то

тяжелая рука, я почувствовал в ней что-то знакомое и родное. Да, как вы уже

могли догадаться, это был мой отец. Он ни капли не поменялся с того

момента:

– Поздравляю, тебя сын. Ты, правда… молодец. Ты очень повзрослел и

возмужал. Понимаю, что ты мне можешь сказать… я просто хочу

извиниться… Подойти к твоей матери я не смогу, потому что не хочу делать

ей больно снова, а тебе просто скажу – береги её. Никого роднее, чем она у

тебя нет. Вот мой номер, если захочешь встретиться и поговорить, позвони, я

буду очень рад… – отец протянул клочок бумаги и, встретившись с глазами

полюбившей его женщины, ушёл. Я был в недоумении и даже злился на себя

за то, что я ничего не успел ответить. Все было как во сне, но только наяву.

Маме про неожиданное появление отца я ничего не сказал, потому что

было некогда, и она ничего не сказала… Да и не звонил ему я все по той же

причине.

Вскоре я узнал, что поступил туда, куда и мечтал. Там я учился с

удовольствием. На выпускной я собирался звать отца, но узнал одну

страшную вещь. Он умер. Его не стало ещё год назад, а я об этом не знал. Я

всячески корил себя за то, что не нашёл времени позвонить ему и просто

поговорить.

– Вот почему я стал психологом, – сидя на кресле, говорил я, – потому

что когда-то я не смог решить свои проблемы с отцом, я просто упустил этот

момент. Хочу, чтобы как можно больше детей и взрослых приходили ко мне

в тот момент, когда им нужна помощь. И я очень хочу, дети, чтобы и мы с

вами были вместе до конца. Неважно, какие будут обстоятельства, неважно,

какая погода будет за окном. Просто помните одну вещь, что роднее вас у

меня никого не будет и у вас роднее меня нет никого! – и я крепко обнял

своих любимых детей Мишу и Машу и поцеловал их в лоб, наблюдая за

искорками знакомых глаз…