Холод Мария
МОЯ РЕСПУБЛИКА
Я с детства слышала это слово -Родина…Слышала часто, не понимая его
значения. Время быстро бежит, а с ним взрослеем и мы, дети. Сейчас я
закончила 6 класс, стала взрослой и уже хорошо осознаю, что для каждого
человека значит слово Родина, Россия, родной край.
Родина начинается на пороге нашего дома. Она огромна и прекрасна. И у
каждого она одна, как мама. Родина – мать своего народа. Мы любим
Родину, а любить ее – значит жить с ней одной жизнью. И я живу в своей
любимой стране, живу одной с ней жизнью…
У каждого человека есть свой любимый маленький уголок, где он родился.
Мой маленький уголок – это город Донецк. Здесь я родилась и сделала свои
первые шаги, здесь с детства вместе с родными гуляла по красивым паркам и
широким площадям города, ездила к ласковому и теплому Азовскому морю,
слушала шепот волн и любовалась красивыми рассветами и загадочными
закатами солнца.
Также здесь живут мои родители, сестричка, бабушки и дедушки, находится
школа, в которой я учусь, которая стала мне тоже родной, там мои друзья и
любимые учителя.
Донецк - это наша маленькая Родина, а из множества таких маленьких
уголков и состоит наша общая, великая Родина. Малые Родины сливаются в
целую страну, к которой каждый ее гражданин испытывает возвышенные
чувства: патриотизм, гордость, восхищение. Вот и я очень горжусь своим
родным Донецком! Он самый красивый, лучший город на Земле!
Я представляю себе, что стала экскурсоводом…И сейчас проведу заочную
маленькую экскурсию по любимому Донецку, немного расскажу вам о нем.
В городе много достопримечательностей: парк кованных фигур, стадион
"Донбасс-Арена", монумент "Твоим освободителям, Донбасс"...
Все жители гордятся Донецким ботаническим садом, который по величине
занимает первое место в Европе. Флора парка насчитывает около пяти с
половиной тысяч видов растений: тюльпанов, пионов и роз, ирисов, лилий и
астр, орхидей и других видов цветов. В саду произрастает более 1 000 видов
различных деревьев: дубы, березы, тополя, пихты, лиственницы.
В Донецке есть великолепные оперный и драматический театры,
библиотека имени Н. К. Крупской, которая к тому же является памятником
архитектуры; музеи, картинные галереи, цирк, планетарий, скульптуры и
многочисленные монументы.
Все любят чудесные прогулки по Бульвару Пушкина, протянувшемуся через
всю центральную часть Донецка. Он прекрасный, утопающий в зелени,
радующий своими роскошными цветами, красивыми фонтанами и
скульптурами, ласкающий нам слух пением птиц. Когда- то на этом месте
стоял кирпичный завод, который простирал свою инфраструктуру в самом
центре шахтерской столицы. Здесь установлена одна из копий Пальмы
Мерцалова – символа Донбасса, выкованная на Донецком металлургическом
заводе, она и сейчас украшает горный институт в культурной столице России
– Санкт-Петербурге.
Возле бюста Пушкина напротив здания Драмтеатра сооружен своеобразный
амфитеатр, где собираются поэты, писатели и другие творческие люди
города. Противоположный конец бульвара облюбовали местные художники.
На здешнем вернисаже можно купить не только картины с городскими
пейзажами, но и всевозможные сувениры, часто в высокохудожественном
исполнении.
Мой любимый уголок Республики - Парк культуры и отдыха имени
А. Щербакова, это основной, большой, красивый парк Донецка, самое
любимое место отдыха моей семьи, Главной достопримечательностью парка
является мост через первый городской пруд. В вечернее время он выглядит
особенно красиво. Кованный ажур ограждения и стоящие по всей его длине
фонари придают ему фантастически красивый вид. По мосту можно не
только гулять, но и любоваться им, сидя в парке на любимой своей лавочке.
Но самое главное богатство нашего края – люди!!! Люди, которые из
поколения в поколение передают свой опыт и традиции всем нам. Ведь
«лучшее средство привить детям любовь к Отечеству состоит в том, чтобы
эта любовь была у отцов».
В родном Донбассе живут и работают замечательные люди, со своими
радостями и проблемами- великие труженики и неисправимые мечтатели.
Есть в донецких характерах особенная черта, которую нельзя не заметить.
Это — стойкость, как у первоклассной стали, которая и не гнется, и не дает
трещин.
Только на донецкой земле смогли закалить свой характер и раскрыть всю
мощь своего таланта известные во всем мире «золотой голос» Украины
Анатолий Соловьяненко, "Золотоголосый преподаватель вуза", это «человек-
птица» Сергей Бубка, чьё имя золотыми буквами вписано в историю легкой
атлетики. Ведь именно Сергей Бубка – «человек-птица» – поставил мировой
рекорд в прыжках с шестом. Это и обладатель звания «Танцор мира» Вадим
Писарев. Коренной дончанин Вадим Яковлевич Писарев известен не только в
Украине, но и далеко за ее пределами. Он народный артист Украины и один
из самых ярких украинских танцоров, лауреат множества наград, среди
которых – «Лучший танцовщик мира»-1995, «Человек года на Украине»-
1996, почетный гражданин Донецка, Нового Орлеана и Балтимора. С 1983
года Вадим Яковлевич солировал в Донецкой балетной труппе и активно
принимал участие в самых зрелищных международных фестивалях.
Сегодня Вадим Писарев художественный руководитель Донецкого
национального академического театра оперы и балета, организатор
международного фестиваля «Звезды мирового балета», который ежегодно
проходит в Донецке и на котором побывало более 300 выдающихся артистов
балета из 25 стран мира.
Донецкий край стал родиной для многих выдающихся деятелей культуры,
спорта, медицины. Среди них: великий композитор Сергей Прокофьев,
известная актриса Нонна Мордюкова, художник Архип Куинджи - "Алхимик
цвета", на ряде его картин краски обладают особым свечением и не блекнут
по сей день. Секрет великого пейзажиста не разгадан до сих пор.
Полярный исследователь Георгий Седов, основатель российского кино
Александр Ханжонков, поэты Василий Стус и Владимир Сосюра, писатели
П. Байдебура и И. Костыря, онколог Григорий Бондарь, Иосиф Кобзон -
"Человек, спевший «День Победы»", "Народный любимец" Леонид Быков,
Георгий Береговой - лётчик-космонавт, дважды герой Советского Союза.
Свою первую Звезду он получил в 1944 году, а вторую — за подвиг в
освоении космического пространства и много других выдающихся людей.
Все эти замечательные люди прославили нашу Республику!
Сейчас мы живем в очень сложное время…Горько видеть разрушенные
строения по городам нашего края, слышать о гибели наших воинов, жителей,
маленьких детей. Все это реалии наших дней! Все мы уже девятый год живем
надеждой на мир и на светлое, безоблачное, голубое небо над головой. Все
люди моей Республики верят в Победу над врагом, и эта вера помогает нам
жить, работать, учиться, мечтать.
Даже в такое тяжелое, опасное время жители любимого Донецка тратят
достаточно усилий, чтобы вокруг было уютно и красиво. После обстрелов
люди стараются быстро убрать, восстановить все разрушенное. Наш Донецк
всегда был известен своими волшебными розами, которые радовали взгляд с
начала лета и до поздней осени, он и сейчас дарит нам чудесный аромат этих
роз. Наши люди стараются все делать на благо Родины!
А какой он гостеприимный, наш многострадальный город! Он и сейчас ждет
к себе гостей, готовится к их приёму: клумбы пополняются новыми
красивыми цветами и кустарниками. Когда закончится война, мы как
будущее поколение наших предков должны помогать в восстановлении
нашей Республики. И фонари у нас будут светить не только в центральных
районах, и лавочки будут украшать не только единичные парки, и дороги
будут ровные, удобные. Мы откроем новые, современные школы и ВУЗЫ,
построим музеи, картинные галереи, выстроим новый аэропорт. Мы будем
больше интересоваться историей своей страны, будем уважать друг друга,
помогать ближним, совершать добрые поступки.
Как я мечтаю, чтобы все жители Республики были счастливы, чтобы не
пополнялся скорбный список погибших детей на «Аллее ангелов» в Донецке,
чтобы везде слышался счастливый детский смех. Мы все хотим жить именно
здесь, в нашем любимом городе, жить полноценной, счастливой жизнью.
Современный Донбасс я вижу сильным, стойким, трудолюбивым. Я верю,
что все так и будет! В жизни обязательно должны сбываться наши мечты!
Я заканчиваю свой маленький рассказ о любимом Донецке! Донбасс всегда
рад гостям, приезжайте и познакомьтесь с лучшим городом на Земле -
Донецком!
_____________________________________________________________________________
Баева Юлия Андреевна
Я люблю трёх мужчин
Я люблю трёх мужчин
Не шутя, без причин.
Одного - кто в ночи в колыбели качал,
Кто учил говорить и во всём помогал.
Но, увы, он ушёл... Но есть в сердце моём,
Ведь его я люблю – называю отцом.
Как другого люблю, объяснить не могу.
Повстречала его не во сне, наяву.
Сердце бьётся сильнее, когда рядом я с ним.
Он опора моя, мне тепло с ним одним.
Всех прекрасней, умней для меня только он.
И очаг наш совместный мы с ним бережём.
Если злая беда вдруг придёт невзначай,
Я ничуть не боюсь – у нас сильный причал.
В пониманье, в любви и без злобы живу.
Это тот человек, кого мужем зову.
Ну, а третий мужчина во сто крат милей,
Он важнейший подарок в жизни моей.
Ведь частичку души мы своей отдаём,
Девять месяцев носим под сердцем с собой.
И для матери нет человека родней,
Чем кого родила и ждала всех сильней.
Ежедневно я Господа Бога молю :
«О, Всевышний, храни кровинку мою.
Эту крошечку я своим сыном зову".
Я люблю трёх мужчин
И ничуть не стыжусь.
Только больше и больше
Я ими горжусь.
_______________________________________________________________
Карабут Марина
Дверь в новый мир
Облака, белоснежные и пушистые, как вата, медленно проплывают по
лазурному небу. Иногда они закрывают яркое, теплое солнышко над холмом.
О, этот холм такой особенный! Шелковистая трава, поблескивая от капелек
росы, качается под нежным дуновением ветерка. Цветы потихоньку
раскрываются, как бы говоря этому дню «привет». Их головки медленно
поднимаются, впитывая теплые лучики. Над ними неторопливо летают
пчелы, собирая нектар. Подражая им, трудятся муравьи, и только озорные
кузнечики шныряют без толку. На ветках могучего дерева весело поют
птицы, а их пение разносится по всему полю и до самого леса.
Но подождите. Что это там, в траве под тенью дерева? А…..это
виднеется пара беленьких сандаликов. Низ голубого платьица развевается от
прикосновения легкого ветерка, который, забравшись повыше, приподнимает
волнистые светлые волосы. Каждая волосинка напоминает тоненькую
золотистую ниточку. Детское лицо то растворяется в лучезарной улыбке, то
застывает в тревоге. Большие голубые глаза горят жизнью. В руках у девочки
находится большая старинная книга в потертом переплете с потрепанными
от времени станицами. Такое ощущение, что книга, которая стольким
поколениям раскрывала мир и дарила счастье, вот-вот рассыплется. Голос
девочки то тихо замирал, как лесная трель, то поднимался с новой силой,
подобно урагану! Тоненькие пальчики быстро, но аккуратно переворачивали
пожелтевшие странички. Глядя на девочку, становится ясно - она в другом
мире, -мире приключений и фантазии. Только там она обрела себя и увидела
волшебство. Там ее никто не заставляет повторять правила хорошего тона,
играть гаммы или еще хуже - учить французский. Делать то, что другие
хотят. Мир фантазий дал девочке свободу, и она каждый день погружалась в
него.
«Там дом стоит в густом, но светлом лесу. И каждый день тепло. Феи,
эльфы и другие существа играют вместе с ней. Поют и пляшут лешие,
проводят увлекательные обряды. Здесь можно летать в небесах и забавляться
с облаками, меняя их форму и цвет, совершать увлекательные путешествия
по сказочной стране. Можно сидеть на поляне у старого Дуба и слушать, как
он рассказывает веселые и интересные истории из жизни леса….».
Но вот уже обед, пора возвращаться домой. Она закрыла книгу и
прижала ее к груди. По глазам, которые только что лучились радостью,
покатились слезы. Девочка встала, стряхнула их маленькой ручкой и стала
идти. По волшебному холму она спускается в последний раз. Девочка видит
древний густой лес, а возле него чистое, как зеркало, озеро. Малышка знает,
что завтра на рассвете ей придется уехать далеко-далеко, где нет этих
живописных мест. Ее ждет серый и далекий город. Сегодня она не радуется в
свой светлый праздник - 7-летие, ведь он омрачен уездом из родных
просторов. Родители пожелали, чтобы их дочь училась в школе для девочек,
и их не переубедить. Но отпечаток всех пережитых приключений и озорство
останутся в ее душе навсегда.
Тихо и незаметно проходило время. Годы чередовали друг-друга,
медленно переваливаясь из десятилетия в десятилетие. Тот дом, в котором
когда-то жила девочка давно опустел и разрушился. Дерево на верхушке
сказочного холма стало потихоньку засыхать и уже не поражало своей
могучестью. Пшеничное поле, которое раньше виднелось неподалеку,
заросло сорняками, а тропа к холму вовсе исчезла, и мало кто помнил о ней.
Кажется, в рассказе пора ставить точку. Но…..
Посмотрите, там возле леса, опираясь на трость, идет пожилая
женщина, лет 70-ти. Ее плечи ссутулились, им словно хочется быть ближе к
земле после пройденных испытаний, которыми жизнь одарила в изобилии.
На ее седые волосы надета аккуратная шляпка с бежевым бантиком. Глаза
старушки наполнены мудростью и любовью. Рядом с ней, озираясь по
сторонам, идет мальчишка лет 5-ти. Его каштановые волосы взъерошены
порывами ветра, а голубые глаза горят любопытством. Иногда он отпускает
ручку бабушкиной корзинки и отбегает, увидев новый, доселе невиданные
им растения.
Вскоре путники взошли на вершину холма. Расстелив клетчатое
покрывало, старушка присела в тени дерева. Она радостно наблюдала, как ее
внук бегал по холму, собирая цветущий бессмертник и ромашки. Когда у
мальчика образовался в руках довольно большой букетик, он подарил его
бабушке – та заулыбалась. Старушка очень осторожно достает из своей
корзинки ту самую книгу, которую мы видели у девочки....
В воздухе снова звучит нежный голос, и ветер разбрасывает его вокруг
обрывками смеха и фраз. Птицы сладостно напевают свои мотивы. Весело
жужжат пчелы, кружась над цветами. Старушка читает книгу с детским
задором. С каждым словом книга оживает. Снова открывается дверь в мир
приключений и фантазии! Теперь этот мир принадлежит не только когда-то
маленькой девочке, но и ее внуку.
Кто знает, может эта книга все еще храниться в чьем-то доме. Лежит
незаметно на полке в углу и ждет….
__________________________________________________________________________
Мудрецова София
На благо Родины
Как много хочется сказать мне о Родине! Само слово
такое теплое, родное, милое. Оно напоминает нам слова
«род, родной, родненький, Родина»…В детстве мы еще
не понимаем истинное значение этих слов, просто
любим свой дом, родителей и всех родных, свой детский
сад, школу, тропинку в любимом парке. Мы становимся
взрослее, а вместе с этим приходит понимание значения
слова Родина в его истинном смысле, важном и
значительном. В жизни каждого человека очень важное
место в сердце занимает его Родина. Неважно, кто где
живет- в большом городе или в самой маленькой
деревне.
Моя любимая Родина-это Донецкий край, Донецк и
родная Макеевка. Мне кажется, что это самые красивые,
лучшие города на земле! А из множества таких
маленьких уголков, городов и состоит наша общая,
великая Родина. Малые уголки Родины сливаются в
целую страну, к которой каждый ее гражданин
испытывает возвышенные чувства: патриотизм,
гордость, восхищение. Вот и я очень горжусь своим
родным Донецком, своей милой Макеевкой! Они самые
красивые, лучшие города на Земле!
Я надеюсь, что в будущем города станут чище, и люди
начнут ценить все, что их окружает. Мы не должны
разрушать и загрязнять нашу природу, а наоборот,
должны помогать ей, ухаживать за ней, беречь ее.
Люди друг с другом должны жить в мире, чтобы больше
никогда не было войны между странами, потому что от
этого страдают все: и люди, и животные, и природа.
Я считаю, что нужно сохранить каждый клочок земли:
этому нас учили прадеды и отцы. А начать нужно с себя.
Пусть каждый посмотрит вокруг, предложит помощь
нуждающемуся, улыбнется. Именно улыбнется, этим
тоже кому-то можно помочь, приподнять настроение.
Таким образом, наша жизнь в будущем только в наших
руках, поэтому ее нужно сделать ярче, прекраснее,
чтобы мы гордились тем, что мы создали. Будущее
никто не может предсказать точно, но самое главное,
что мы можем помочь его развитию.
Самое главное богатство нашего края – люди! Люди,
которые из поколения в поколение передают свой опыт
и традиции всем нам. Ведь «лучшее средство привить
детям любовь к Отечеству состоит в том, чтобы эта
любовь была у отцов». В родном Донбассе живут и
работают мои удивительные земляки со своими
радостями и проблемами, они стойкие духом, большие
труженики и удивительные мечтатели.
Я думаю, что для всех нас очень важна память о людях,
завоевавших Победу, и мы все должны знать и помнить
их поименно. Сейчас мы все живем в очень сложное
время. Горько видеть разрушенные строения по
городам нашего края, слышать о гибели наших воинов,
жителей, маленьких детей. Все это мы видим, к
сожалению, каждый день, ведь уже девятый год жители
наших городов живут надеждой на мир и на
безоблачное, голубое небо над головой. Все люди моей
Республики верят в Победу над врагом, и эта вера
помогает нам жить, работать, учиться, мечтать.
Даже в такое тяжелое, опасное время жители любимого
Донецка и родной Макеевки тратят достаточно усилий,
чтобы вокруг было уютно и красиво. И все это на благо
любимой Родины! После обстрелов стараются быстро
убрать, восстановить все разрушенное. Мы, школьники,
тоже вносим свой посильный вклад на благо Родины.
Частички своего сердца и тепла мы вкладываем в
письма нашим воинам- защитникам, собираем им
посылки, железные баночки для свечей. Теплые вещи
передаем с волонтерами тем, кто в них нуждается,
дружно выходим на субботники по уборке наших
территорий, мастерим кормушки для птиц, собираем
корм для животных в приюте. Мы все верим, что наш
посильный и скромный вклад помощи тоже приближает
долгожданную Победу!
Как я мечтаю, чтобы все жители Республики были
счастливы, чтобы не пополнялся скорбный список
погибших детей на «Аллее ангелов» в Донецке, чтобы
везде слышался счастливый детский смех. Мы все хотим
жить именно здесь, в нашем любимом городе, жить
полноценной, счастливой жизнью. И всё, что мы все
делаем, -это вклад в мирную жизнь, в нашу большую
Победу!
________________________________________________________________
Ведург Сергей
Ты – знаменитость
А представь: твоя жизнь — постановка,
Антураж и актёрская труппа.
Ты на шоу с большим заголовком,
Что читают за завтраком утром.
Наблюдатели требуют нечто
И таращат глаза в мониторы.
Из-за этого в жизни, конечно,
Авантюры, проблемы, раздоры.
Каждый день — твой сюжет, и не больше,
Каждый друг и коллеги по цеху —
Лицедеи под маской святошей
Телезрителю лишь на потеху.
И вахтёр постоянно поддатый,
И кассирша в "Пятёрочке"— стерва.
Все работают ради зарплаты,
Ради роли и съёмок на "Первом".
И нехватка бюджета на Dodge,
Да какой там! — на новую сумку.
Даже фраза соседки, мол, "дожил" —
Режиссёра больная задумка.
Ты живёшь, как в огромной пробирке,
Как питон в городском зоопарке,
В однокомнатной старой квартирке
С шумом улицы и кофеварки.
А представь — это так, – и не страшно?
Твой мирок – это просто текстура,
И какой-то известный продакшн
Продвигает тебя как фигуру.
Может быть, мироздание — тайна,
Что тебе никогда не изведать,
Даже эти стихи не случайно
Ты сегодня прочтёшь за обедом.
Все обман, только ты — настоящий,
Кто-то любит твою нарочитость.
Не сдавайся, живи и почаще
Улыбайся, ведь ты — знаменитость!
______________________________________________________________
Екатерина Харитонова
Замок полковника Квитко
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине.
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
А.С. Пушкин. Бесы
Меня называли «тургеневской девушкой» из-за кружевных платьев и русой
косы. Было приятно; я нарочно покупала нежно-розовые помады, вплетала в
волосы ленты и красилась палеткой «Bambi». Сравнительно короткий
тургеневский период счастливо совпал с учебой на первом курсе, и в
литературную среду я вписалась вполне гармонично.
На факультете спокойно: по этажам порхают филологини с шоперами,
полными книг и пастельных маркеров; во взгляде каждой читается
неуловимая тургеневость. Из столовой доносится по-домашнему аппетитное
шипение жареной картошки, стены дышат шелестом тетрадей, на
подоконниках обитают пеларгонии и фикусы. По вечерам сквозь их листья
просвечивает шпиль МГУ, дружелюбно подглядывающий за студентами
своим глазом-звездой. Золотой силуэт университета мерцает над городом
небольшой Эйфелевой башней. Первый ГУМ, населяемый филологами, —
вроде парижского Марсова поля: открывается лучший вид на башню, а из
закоулков звучит беглая французская речь. Кругом кофейни, совсем как на
парижских улочках. Круассаны, капучино, кошерные крок-месье с хумусом и
халяльная шаурма. Из аудиторий, где читают лекции о шекспировских
трагедиях или мучениях Жермини Ласерте, заманчиво пахнет сдобой и какао:
чужие страдания разжигают в филологах аппетит. Перед каждой студенткой и
преподавательницей стоит бумажный стаканчик с крышкой или корзинка из
песочного теста. Между кофейнями уютно устроилась «Книжная лавка
Максима». Сюда ученики наведываются, чтобы раздобыть редкие издания за
полцены или погадать на желтых страницах, повезет ли на следующей паре.
Максим — милейший глуховатый мужчина в очках — обычно сидит у входа
и читает, отгородившись от шума крепостью из переплётов.
Я улыбаюсь, если вижу знакомые лица, и пишу на досках латинские
фразы, когда остаюсь одна. Fiat Lux! In Paradisum deducant te angeli 1 .
2
Преподаватели и уборщицы их заботливо не стирают, и строки становятся
вечными. По пятницам после захода солнца группа собирается на творческом
семинаре. Это последнее занятие перед выходными, поэтому его ждут с
нетерпением, как ритуала освобождения. Поглядывая в весеннюю темноту за
окнами, ученицы обсуждают биографии Трумена Капоте и Джейн Остин.
Девятый этаж Первого ГУМа — почти небо, в кабинет заглядывают звезды и
облака. Единственное, что удерживает души и тела студенток от
романтического воспарения, — летнее зачетное задание.
— Выбигайте: пгидумать юмогистический или лигический гассказ,
детектив или хоггог с неожиданным финалом и саспенсом. 2
Слово «хоррор» даётся картавой преподавательнице с трудом. Иногда
вместе со звуком «г» выскакивают еще два-три лишних. Мы любим её
забавную речь, лишённую острых углов, и восхищаемся гипнотической
мягкостью голоса. Помимо картавости меня приводят в восторг круглые
зеркальные очки, которые она не снимает даже в помещении. Давно о таких
мечтала… Сама все видишь, а твои глаза и мысли — никто. Выбираю
«хоггог» и «саспенс» — слова понравились.
— Решила попробовать себя в разных жанрах. Хочу испытать в жизни
всё! — с улыбкой отвечаю на недоуменные взгляды.
— Будь осторожна! Погружаясь в грязь, сама не заметишь, как
окажешься во власти бесов. Зло ко злу притяжение имеет, — прошептали за
моей спиной.
Одногруппница в длинной юбке, похожей на монашеское одеяние, всегда
казалась странной и говорила по-книжному, но чтобы настолько… Она почти
дышит мне в ухо, перегнувшись через парту.
— Бесы к такому месту привести могут, где…
— Да ну тебя.
Отодвигаю стул подальше от монашки и пишу фамилию напротив графы
«хорроры». В голове — май и поцелуи; я совершенно не представляю, как в
таком состоянии сочинять ужасы. Наверное, подойдет детектив с убийством,
а лучше — с двумя. Или что-нибудь про секту. На худой конец — про
зловещий сон.
* * *
В метро напряжённо листаю паблики об историях болезней, мучительных
смертях и различных способах рисования пентаграмм в надежде наткнуться
на подходящий материал и избавиться от «саспенса» дня за два. Когда дело
1 Да будет свет, и приведут тебя ангелы в рай! (лат.)
- 2 Приём, создающий у читателя ощущение тревожности и
напряженного ожидания.
3
доходит до жертвенных ритуалов, меня начинает мутить. Мимо, завывая,
проносится в депо серый пустой поезд. Смотрю на рельсы и впервые думаю,
как это больно — быть разрезанной железом. Колеса давят многотонной
тяжестью и визжат. Их бы не остановила такая мелочь, как чья-то шея. Я
пытаюсь отвлечься от лезвий-рельсов, внезапно надрезавших ту часть
сознания, в которой хранится страх.
Поднимаю взгляд. Окна вагонов мелькают, как кадры диафильма. В их
мутной глубине складывается картинка: винтовая лестница из влажных
булыжников, сперва еле заметная, но через несколько секунд — уже
окрепшая и выпуклая. Из щелей в серых камнях пробиваются островки мха,
вблизи похожие на миниатюрные еловые ветки. Капли росы медленно
стекают по ступеням, оставляя за собой черные дорожки. Между ними
оживленно ползает пара мокриц, крайне довольная и погодой, и мхом, и
исходящей от булыжников прохладой. Я отступаю от края платформы и
вглядываюсь в состав, не моргая, — показалось? Подземный ветер
усиливается, подталкивая меня в спину все ближе к путям; поезд ускоряется.
Стоявший сзади пожилой мужчина возмущённо вскрикивает: «Сука!» — я не
заметила, как толкнула его рюкзаком.
От лестницы, отразившейся в глянцевом боку поезда, веет стариной и
южной духотой. Воздух густеет и вязнет, как перед грозой на морском
побережье. На каменных плитах мне мерещатся полупрозрачные детские
ноги. Откуда-то сзади слышится фортепианный аккорд, начинающийся с ля-
бемоль. Станция на секунду затихает, а затем наполняется смехом, и я про-
пускаю «суку» мимо ушей. Из темноты мелькающих вагонов появляются
радостные мальчишки в одинаковой одежде и кое-как завязанных красных
галстуках. Худенькие и трогательные, как ощипанные цыплята с рынка. Они,
играя, перепрыгивают с камня на камень, отсчитывают ступени. Раз, два, три,
четыре, пять, шесть, семь… восемь! Самый младший поскальзывается и
плашмя падает на невидимый пол, правая нога сгибается по-кузнечьи,
коленом назад. Остальные визжат и сбегают по винтовой лестнице обратно
во тьму. Ступени неустойчиво и опасно поблескивают под их сандалиями.
Прежде чем скрыться из виду, последний малыш оборачивается и смотрит на
меня с неподдельным ужасом: «Тетенька, отойдите от зеркала!»
Вагоны внезапно заканчиваются, и поезд с упавшим мальчишкой у
подножья лестницы уносится в глубь тоннеля. Я пробираюсь к скамейке и без
сил опускаюсь на деревянные бруски, сопровождаемая многозначительным
взглядом обозвавшего меня старика. Приморская духота и ветер исчезают.
Слышны только гул толпы у эскалатора и гнусавое «Поезд следует в депо,
отойдите от края платформы», но в ушах — все ещё топот босых ног.
Распахнутые детские глаза с кровавой сеточкой на белках. Не стоило читать
столько оккультных пособий — придётся на ночь пить афобазол.
4
Придя домой, первым делом проверяю, не закончилось ли снотворное, и
готовлю облепиховый чай с имбирем. В кухне темнее обычного: перегорела
одна лампочка. Чайник на плите воркует, чувствуя, что мне не по себе,
пытается подбодрить на своем птичьем. Его свист напоминает гудки поезда,
и я, морщась, выключаю газ, чтобы в кипящей воде не показалась винтовая
лестница. Терпкий облепиховый запах успокаивает, напоминая, что дома
безопасно. Все привычно, кроме дурацкой лампочки, которую пора заменить.
Из-за нее дальний угол неприятно потускнел и скукожился. Соорудив в кухне
уютный уголок и поставив на стол самодельную свечку, я продолжаю чтение,
прерванное в метро. Изнасилования в парках Москвы, газетные вырезки о
маньяках, последние слова пациентов перед смертью… Страшно. Но почему-
то не хочется отрываться от того, что пугает, — как на американских горках.
Я закрываю глаза и грею руки над свечой, чтобы расслабиться.
Потолок в кухне покрыт зеркальной мозаикой, которая преломляет свет
под неожиданными углами и визуально расширяет комнату — своего рода
магия. Даже в пасмурные дни на стенах из-за этого полно солнечных
зайчиков. Если посмотреть вверх, будет видно прямоугольный стол с
кружочка-ми-блюдцами и слегка искаженную девичью рожицу. Из-под нее
виднеются только руки и коленки, остальное скрыто под кляксой волос.
Оказывается, сверху я похожа на домовиху… Бедные птицы каждый день
вынуждены видеть с неба такую ерунду. Я задираю голову и показываю
потолочной домовихе язык. Из зеркала отвечают тем же — предсказуемо, но
не менее забавно.
Любуясь своим языком, замечаю в темном углу потолка легкое движение и
замираю. Аккорд. Ля-бемоль, затем — легато, и дерганая трель рассыпается
по кухне, стукаясь о посуду и резонируя. На месте перегоревшей лампочки
вспыхивает язык пламени, но не горячий — призрачный. Вслед за ним в
зеркале всплывают очертания восьмигранного камина, стреляющего
бордовыми искрами. Запах облепихи сменяется едким дымом от сырой
древесины — кажется, сосны`. Ее иглы тлеют и почти вываливаются с
потолка на обеденный стол. Но чугунная решетка не позволяет им вырваться,
и огонь бессильно бушует в своей каменной тюрьме. Решетка украшена
узором из виноградной лозы, так причудливо переплетенной, что стебли
складываются в символ бесконечности. По краям свисают крупные ягоды,
кажущиеся спелыми, несмотря на чугунную оболочку. Внезапный порыв
ветра, окутавший тело, заставляет вздрогнуть. На полу, рядом с моими
коленями, возникают очертания человеческой фигуры. Огромной, жирной и
перепачканной чем-то склизким. Фигура корчится, хватаясь то за горло, то за
живот. Лысеющий толстяк захлебывается собственной рвотой, катается по
серым камням и дергает ногами — все медленнее и медленнее. А потом и
вовсе ослабевает, замерев в центре зловонной лужи. Над камином парит
поблескивающее слепыми стеклами пенсне. В нем мечутся огоньки — то ли
5
блики от камина, то ли искры из чьих-то глаз. Спустя мгновение пенсне
обрастает человечиной — пустота сгущается, превращаясь в мужчину. Я
узнаю Берию — круглолицего, с птичьим носом и тонкими губами. Он
презрительно поглядывает на содержимое лужи и вертит в руке деревянный
стаканчик с вином. Какая глупость — наливать вино в неуклюжие
деревяшки, когда существуют бокалы из хрусталя. Толстяк, скорчившийся
возле его ботинок, с невероятным усилием поворачивает голову и, глядя мне
в лицо с потолка, шепчет: «Берегись зеркала». Его губы хлюпают и синеют,
Берия брезгливо отворачивается.
В кухню врывается ветерок и с дребезжанием захлопывает приоткрытое
окно. От резкого звука камин и серый пол, покрытый рвотой, исчезают, а я
замечаю, что до сих пор сижу, уставившись в потолок и высунув язык. Он
совсем пересох — хочется кашлять… и почему-то плакать. Пью двойную
дозу афобазола и выливаю остывший чай в раковину — он пропах
омерзительной жженой сосной. Хотя пол в кухне чист, чувствую запах
мертвечины. Откуда я знаю, как она пахнет? — вопрос хороший.
Интуитивно? Глаза странно пульсируют изнутри, во рту — вкус лекарства и
крови.
Убегаю в гостиную, из гостиной — в спальню, из спальни — в ванную, и
там запираюсь, пытаясь выбросить из головы чудовищные видения.
Включаю ледяную воду и подставляю под струю лицо, чтобы глаза перестали
дергаться. Расплываюсь хлебным мякишем в обнимку с краном,
захлебываюсь страхом… Из солидарности раковина тоже решает
захлебнуться: покашливает, шипит и замолкает, отказываясь пить воду
вперемешку со слезами. Это слегка отвлекает от переживаний: кровавых
мальчиков из мыслей вытесняет «Крот турбо» и гипотетический потоп.
Если вычерпывать воду мыльницей, выходит липко и малоэффективно. Но
другого выхода нет — не признаваться же родителям, что увидела на по-толке
Берию и от испуга сломала слив. В очередной раз зачерпнув жидкость,
замечаю на дне мыльницы что-то блестящее — монету? Старую и большую,
тускло отливающую желтизной. Вот их уже две. Нет, три! Мыльница
беззвучно падает на пол, разбрызгивая «Крота…». Никаких монет на кафеле
не оказывается — просто полупрозрачная клякса. Заглядываю в раковину —
из мыльной пены виднеется гора драгоценностей: камней, золотых слитков,
жемчужных нитей. Дна не видно, будто смотришь в глубокий колодец.
Богатств всё прибавляется, их подкладывают чьи-то торопливые руки. Снова
поднимается ветер, он толкает меня внутрь видения; с трудом удерживаюсь
на грани реальности и наваждения.
Человек с черной повязкой на глазу швыряет в кучу золота последнюю
горсть монет и отряхивает руки. Он выглядит встревоженным, даже нервным,
а взгляд потерянно мечется по разобранной серой стене. Каменная кладка
выглядит неровной и хаотичной, булыжники покрыты выемками-оспинами.
6
Кое-где между ними проступает щетина травы, волшебным образом сумев-
шей зацепиться корнями за трещинки. Все это вместе напоминает бугристую
и неопрятную кожу великана. Фигура мужчины сильна и подтянута, он одет в
усеянный орденами офицерский мундир, но держится затравленно, жмется в
тень. Из отверстия, в которое скользнула очередная жемчужная нить, на
изувеченное лицо падает блик: солнечный луч отражается в изумруде, став
случайным свидетелем происходящего. Свет попадает прямо в здоровый глаз,
пронзив зрачок. Мне кажется, что луч острый и осязаемый — глазница
должна нанизаться на него, как бусина на леску. Но этого не происходит —
просто льются слезы. Из-за спины слышится мелодия призрачного рояля,
ставшая еще более отчетливой. Уже знакомая последовательность — ля-
бемоль, легато, россыпь отрывистых высоких нот. Человек вздрагивает,
зеленый луч соскальзывает со щеки — пора. Он забрасывает сокровища
землей, грязью, камнями, пока последняя золотая пылинка не исчезает во
тьме. Из насту-пившего мрака доносится вдогонку: «Не смотритесь в
зеркало, мадмуазель!» Раковина снова пуста. Средство от засоров
подействовало.
Я закрываю лицо ладонями, пячусь к двери и со всхлипом в нее врезаюсь.
«Скажи „да“ семейным застольям, романтике, лучшему пищеварению!» —
откликается из гостиной. Волна паники от неожиданности замирает над
головой, не решаясь обрушиться после столь жизнеутверждающей фразы.
«Мезим — здорово желудку с ним!» — одобрительно отвечает телевизор.
В ушах забарабанило часто-часто, как после долгого бега. Страшно искать
пульт — из него тоже наверняка посыпятся изумруды или польется рвота…
Реклама продолжает напевать о счастливой жизни без изжоги, намекая, что
видения — не более чем влияние больного желудка. Я сворачиваюсь шариком
в кресле перед экраном, убаюканная внезапным абсурдом происходящего.
Пульс почти успокаивается. Афобазол начинает действовать. Ловлю себя на
мысли, что, несмотря на тревогу, непреодолимо хочется снова окунуться в
мир жутких увлекательных историй. На стене — полка с рекомендованной
для задания литературой: «Падение дома Ашеров» Эдгара По, «Слюни
дьявола» Хулио Кортасара, «Писец Бартлби» Мелвилла. Поглядывают на
происходящее темными обложками и ненавязчиво манят.
Реклама и передача про сурикатов закончились, экран успел покрыться
серыми точками помех. Но вместо характерного шипения и пощелкивания
телевизор еле слышно напевает мелодию с ля-бемолями. Спустя мгновение
вьюга на экране затихает, но сменяется не переевшими мужчинами,
жаждущими мезима, а изображением серых каменных стен. Они
складываются в балкон странной формы — раз, два, три, четыре… восемь
граней. И каждая заканчивается острым выступом, опасно щетинится.
Наверное, о каменные иглы насмерть разбивалось множество птиц и белок.
Оттенок выступов отличается от камней, из которых состоит стена, — он на
несколько тонов темнее. Хочется верить, что иглы стали черными по прихоти
7
архитектора, а не из-за чьей-нибудь спекшейся крови. Грубый смех
диссонирует с фортепианными аккордами. Сиплый и пошловатый, самый
мерзкий из возможных, он почему-то заставляет мои волосы на руках
ощетиниться. Четверо вдрызг пьяных силачей в кожаных куртках
переговариваются об игре в карты преувеличенно бравым тоном.
И снова ветер. Сильный порыв врезается в спину, толкает в пустоту, я
теряю равновесие… И оказываюсь совсем рядом с мужчинами: вижу плохо
выбритую щетину и капельки пота на лбах. У ног самого разговорчивого
лежит какой-то белый зверек. Сперва он выглядит мутным светящимся
пятном, но изображение увеличивается, и вот уже можно различить
очертания человеческой фигуры. Правда, неестественно маленькой по
сравнению с людьми в кожаном. Это девочка с тонкими длинными
лодыжками. Их еле-еле прикрывает сорочка. Тело в синих пятнах и красных
полосах, из-под сорочки стекает бурая струйка. Кровь просачивается между
камнями балкона и капает вниз. Жидкая, как вода, — даже не успевает
свернуться и загустеть. У девочки заплетены две косы, а на лбу —
выбившаяся кудряшка. По-телячьи беспомощно свернулась над бровями и
подрагивает при каждом новом взрыве мужского смеха. Шея, как и лодыжки,
тонкая — на ней голубым шнурком выступает артерия. Кожа не толще
папиросной бумаги: даже издали видно, как венки перекачивают кровь в
запрокинутую голову. После каждой пары каждых двух ударов — пауза. Я
сосредоточиваю все внимание на голубой артерии, чтобы не видеть
орошающих клумбу капель. Тук-тук. Пауза. Тук-тук. Пауза. Тук-тук. Жду
следующего толчка — а он не наступает.
Мужчины тоже замечают, что дело дрянь. Смех обрывается на полутоне, и
они, не сговариваясь, оборачиваются на дальнюю стену, скрытую углом
балкона. Пахнет стройкой и чем-то приторным. Лодыжки погружаются в
серую массу беззвучно, будто просачиваются сквозь камни, как недавно
сочилась водянистая кровь. Мужские пальцы запихивают косы в цемент,
вплетают их в стены. Затвердевая, жижа пульсирует: тук-тук. Тук-тук.
Кажется, замурованное в стену тельце пошевелило мизинцем, прежде чем
окончательно скрыться. Из-под камней — детский шепот: «Берегись
зеркала!» Я вздрагиваю и тянусь к шнуру, питающему телевизор. Если его
выдернуть, кошмар должен закончиться. Экран гаснет так же внезапно, как
включился, и я остаюсь наедине с тишиной.
* * *
Во время экзаменов кошмары сами собой прекратились. Ни Берия, ни
мертвые дети не пугают так сильно, как латинские склонения или творчество
«Бури и натиска». Поэтому недолгое помешательство быстро стерлось из
моей памяти — с кем из филологов не случалось подобной ерунды? Правда,
в поисках сюжета я продолжала читать (уже с большим удовольствием)
8
ведьмовские пособия и статьи о Теде Банди. В книжных магазинах по
привычке тянулась к Лавкрафту и Стокеру с кровавыми пятнами на
обложках. По вечерам включала «Следствие вели…» и мирно засыпала,
убаюканная рассказами о серийных убийцах, насильниках и всевозможных
пытках.
В августе я уехала отдыхать на море. Совесть была чиста, как сочинские
пляжи (то есть не очень), рассказ — так и не написан. Под «яхту, парус, в
этом мире только мы одни», гремящую на пляже, думать об учёбе сложно. Но
в памяти нет-нет да и возникают саспенс с хоррором. Поэтому я вяло
пролистываю «Темный карнавал», надеясь наткнуться на стоящую идею. И
влюбленные трупы, мокнущие в канализации, и дом-убийца, и ожившая мать
с гниющим зародышем в животе — все кажется привычным и недостаточно
жутким.
— Кукуруза горячая, молочная!
— Арбуз сладкий, слаще первой брачной ночи, берем, не стесняемся!
— Здрасьте.
Перед лежаком останавливаются босые и не очень чистые ноги.
Отрываюсь от книги и снизу вверх смотрю на нагловатого рекламного агента
с кипой листовок. За его зеркальными темными очками не видно глаз, в них
отражаются солнце и моя недовольная мина. В голове проносится: надо бы
подыскать такие же, но с дужками потоньше, давно хочу. Завяленный на
солнце подросток бесцеремонно сует рекламку вместо закладки в мою
открытую книгу и продолжает паломничество между рядами зонтиков,
временами кидая на полотенца глянцевые бумажки. Этот жест похож на
подкармливание зерном домашних птиц, которые осточертели и не сегодня-
завтра пойдут в суп или на паштет.
Вставать с лежака и искать мусорку, чтобы избавиться от очередной
брошюры, не хотелось. Было утро, и солнце не обжигало, а мягко
обволакивало. В полдень люди — как куски масла на раскаленной
сковородке. Быстро нагреваются, вскипают, а потом темнеют и покрываются
волдырями. Если капнуть воды — наверняка зашипят и станут дурно
пахнуть. Утром на пляже отдыхается совершенно иначе. Кожа не обгорает,
ничем не покрывается и не шипит. Сливочное масло уже не на сковородке, а
на водяной бане. Оно постепенно согревается, становится мягким и
соблазнительно плавится по краям. Вместо горьковатой гари — молочный и
аппетитный запах топленого масла. Словом, вставать было лень, поэтому
рекламка осталась загорать рядом со мной.
«Таинственный Сочи: окунитесь в мир прошлого, полный магии и
загадок». На бумажке нарисованы темно-синие замки и парящее над
крышами привидение в форме горохового стручка. У него изо рта
выскакивает номер телефона, по которому можно заказать экскурсию.
Вспомнив дату дедлайна для рассказа, вдруг чувствую безудержное желание
9
окунуться в мир прошлого, причем именно полный магии и кривобоких
привидений.
* * *
Окунувшись, я почти сразу же разочаровываюсь. В автобусе сломался
кондиционер, и экскурсанты стали мучительно потеть. На деле таинствами
оказались заброшенный санаторий Орджоникидзе, памятник Никулину из
«Бриллиантовой руки», дача Сталина и башня на горе Ахун. Никаких
привидений, только очумевшие от долгой дороги и курортных цен туристы.
Вечереет, а сюжета как не было, так и нет. Аппаратура барахлит, и наушник
издает шипение чаще, чем членораздельные слова. «А начшей последней
чшчшчш станет дом Квитко — грандиознейчший чшчшчш на побережье».
Автобус останавливается на самом узком завитке серпантина и выплевывает
людей в предгрозовую жару.
Из-за поворота вырастает неизвестно как оказавшийся в Сочи
средневековый замок. Искалеченный, без крыши и с рваными ранами в
большинстве стен, будто его перевозили откуда-то с юга Италии самой
дешевой посылкой. В одной из многочисленных дыр виднеется новенькое
фортепиано. Оно стоит в центре пыльного каменного зала, неприлично
блестящее на фоне царящей кругом разрухи. Удручающе одинокое. Из
кустарников, которыми поросли близлежащие скалы, доносится дикий
стрекот цикад. Они плотно покрывают ветки, и кажется, что насекомых в
зарослях больше, чем листьев. От монотонного звука спустя минуту начинает
слегка кружиться голова. Стены особняка частично покрыты неприличными
граффити, но даже под пестрой татуировкой камни выглядят прочно и
угрожающе. Десятки колонн вонзаются в небо, они торчат из широких
лестниц и с балконов. Их верхушки обрываются в пустоте, не находя опоры.
Наверное, колонны с самого начала были построены для того, чтобы
подпирать низкие облака. Земля перед замком кишит железными сеточками
водостоков. Владельцы музея заботливо засунули туда прожекторы, чтобы из-
под земли, прямо из канализации, на посетителей светило бордовым или
темно-синим. Освещенные снизу вверх лица сразу стареют и дурнеют, под
глазами появляются черные треугольники, носы и подбородки вытягиваются,
заостряются. Туристам не хватает только клыков, чтобы взмыть в воздух и с
хлопком обратиться в лету-чих мышей. Каменная площадка, по которой они
разбредаются в ожидании экскурсовода, напоминает пустырь. Она
обрывается метрах в пятидесяти от автостоянки, и с этого обрыва видно
фиолетовое закатное море.
Вываренная в потном человеческом бульоне, оглушенная насекомыми и
перепадами давления из-за кавказских наклонностей водителя, натершая
ноги до алых полос новыми босоножками, я чувствую себя здесь… странно.
Это ощущение прерывает круглая плешивая фигурка в майке-алкоголичке,
10
выкатившаяся навстречу автобусу из-за колонны. В наушнике раздается
воодушевленный голос с сильным грузинским акцентом — он извиняется за
длительное ожидание и приветствует дам и господ в самом таинственном
месте сочинского побережья — замке полковника Квитко. Произнося
фамилию полковника, экскурсовод забавно топорщит усы, стараясь придать
каждому звуку особую значимость. Из-под мышки торчат ксерокопии каких-
то фотографий и текстов, в которых он мгновенно теряется. Этот образ
диссонирует с мистическим светом и мрачной каменной кладкой; под
натиском черных усов и южных прибауток моя тревога отступает.
— Стены замка, теперь потрескавшиеся и жалкие, повидали на своем
веку много странных событий и обросли легендами. Отделить ложь от
правды с трудом смогли лишь историки, но местные жители по-прежнему
относятся к дому у обрыва с величайшей осторожностью. Жизнь каменного
особняка, как и человеческая, началась с любви. В начале двадцатого
столетия отставной полковник императорской армии Андрей Квитко
получил богатое наследство и решил потратить его на подарок для
возлюбленной. Он выстроил на черно-морском побережье копию её
итальянского замка, создав эскиз по магическим канонам нумерологии.
Наконец услышав намек на легенду, пригодную для хоррора, я хватаюсь за
блокнот и красную ручку.
— Будьте добры помедленнее — я записыую…
Усатый экскурсовод явно польщён, что молодые люди вроде меня все еще
смотрят «Кавказскую пленницу» и к тому же конспектируют. Кацо улыбается
и кивает головой, давая понять, что все исполнит в лучшем виде.
— Каждая деталь дворца и его расположение были продуманы в
подробностях: площадь занимала восемьсот восемьдесят восемь
квадратных метров, жилых комнат — ровно восемь, в них вело по восемь
ступеней, обогревался замок восемью печами и был украшен восьмигранными
балконами. Восьмерка — сим-вол рубежа и перехода, баланса между двумя
мирами, а если ее перевернуть, то получится бесконечность. Великое
множество бесконечностей, собранных в одном здании, должно было как
минимум остановить там время или приоткрыть часть мира невидимого.
Для постройки был избран высокий холм, на вершине которого никогда не
бывает ветра: он скользит по краям и замирает в древесных зарослях, так и
не добравшись до замка.
Лбы, поблескивающие от испарины, неодобрительно хмурятся: именно
сейчас вершине таинственного холма не помешало бы дуновение ветра.
— Когда началась революция, полковник был вынужден спешно покинуть
Россию, а вместе с ней и пронизанный любовью дворец. Но он не мог увезти с
собой и десятой части богатств, которыми обладал, а потому замуровал
остатки золота и драгоценностей в одну из стен замка. Вскоре в
11
опустевший дом пробрались кладоискатели и принялись выламывать
каменную кладку, чтобы разграбить сокровища. Они распотрошили стены
не хуже мышей или короедов, но поиски оказались тщетны: замок не отдал
золота Квитко. Только обрушилась крыша и в стенах появилось несколько
новых проходов.
Голос экскурсовода вздрагивает и на мгновение замолкает, усы
жалостливо опускаются до подбородка — вот-вот спрыгнут с лица и начнут
скулить. Стена, возле которой останавливается группа, действительно
выглядит удручающе. Какая-то побитая и лишайная. Я подхожу ближе и
касаюсь шершавой каменной кладки, изуродованной грабителями.
Булыжники сложены хаотично, покрыты гнойными выемками-оспинами.
Кое-где между ними проступает щетина травы, волшебным образом
сумевшей зацепиться корня-ми за трещинки. Всё это вместе напоминает
бугристую и неопрятную кожу великана. От нежного прикосновения
травинки шелестят и волнуются. Вдруг мой взгляд натыкается на ярко-
зеленый лучик, леской пронзивший глазное яблоко. Появившийся неизвестно
откуда, он тут же исчезает, но тело от неожиданности успевает покрыться
мурашками.
— После революции осиротевший особняк перешел государству. В
разные годы там размещались то трудовая колония для детей, то
госпиталь, то дом отдыха. Комнаты, привыкшие к роскоши, столкнулись с
болезнями и нищетой. Здесь дрались обозленные голодом дети и умирали
старики, все было заражено неизлечимыми болезнями и тоской. В трудовых
колониях маленьким пионерам приходилось…
Конец фразы затихает далеко впереди, майка-алкоголичка исчезает из
виду. Натёртые ноги с трудом поспевают за шустрым экскурсоводом, правая
босоножка соскальзывает с влажной ступени и подворачивается. Я
останавливаюсь на середине винтовой лестницы, чтобы перевести дух, —
потянула сустав. Из щелей в серых камнях пробиваются островки мха,
вблизи похожие на миниатюрные еловые ветки. Капли росы медленно
стекают по ступеням, оставляя за собой черные дорожки. Я почему-то думаю
о мокрицах… И спустя мгновение они действительно чудесным образом
выползают из расщелины, крайне довольные и погодой, и мхом, и исходящей
от булыжников прохладой. Хладнокровно обогнув мои неудобные
босоножки, мокрицы продолжают оживленно ползти друг за дружкой.
— А теперь пройдите на балкон. В тысяча девятьсот тридцать первом
в замке открылся оздоровительный санаторий, прославившийся отнюдь не
своей целебностью. Однажды сотрудники Чека, отдыхавшие на этом самом
балконе, напились и ради забавы изнасиловали маленькую девочку. Ею
оказалась несовершеннолетняя дочь сотрудницы санатория Натальи
Львовой. Чтобы скрыть следы преступления, мужчины замуровали
погибшего ребенка во внешней стене.
12
Я конспектирую, положив блокнот на каменный поручень восьмигранного
балкона. Он выстроен необычно: углы не закруглены, а, наоборот,
преувеличенно вытянуты. Каждая грань заканчивается острым выступом,
опасно щетинится. Оттенок выступов отличается от камней, из которых
состоит стена, — он на несколько тонов темнее. На краю сознания всплывает
будто бы знакомая мысль: «…хочется верить, что иглы стали черными по
прихоти архитектора, а не из-за чьей-нибудь спекшейся крови».
— Мать девочки была единственной свидетельницей произошедшего.
Сойдя с ума от горя, она схватила забытый кем-то на столе наган и
перестреляла убийц, а после поднялась на чердак и повесилась сама. Ее
гибель — начало нового этапа жизни особняка, знаменуемого не абсолютной
любовью, а столь же абсолютной ненавистью. Наталья Львова была
могущественной ведьмой, личной колдуньей Сталина и имела особые
дарования, хранившиеся в тайне. После ее самоубийства замок стал
особенно мрачен и странен, ведь любое место, оскверненное смертью
ведьмы, становится нечистым.
Я покрываюсь гусиной кожей от накатившего дежавю. Красная ручка
выскальзывает из пальцев и капелькой крови падает на клумбу,
раскинувшуюся под иглами балкона.
— Существуют достоверные подтверждения, что одно время в замке
жил Лаврентий Берия. Он периодически приглашал к себе «на разговор»
неугодных или провинившихся работников, которые бесследно исчезали в
каменных коридорах усадьбы. Очевидно, с ними тихо расправлялись при
помощи ядов или пуль, не тратя времени на суды и прочую бюрократию. Так
случилось и с председателем горкома Сочи, имевшим неосторожность
провороваться. Лаврентий Павлович пригласил его на дачу Квитко
«дружески поужинать». Председатель, боясь быть отравленным, сослался
на болезнь желудка и отказался в гостях есть или пить что-либо, кроме
принесенного с собой легкого вина, которое ему разрешили врачи. Но Берия
налил подаренное вино в тисовый бокал, вырезанный тем же утром из
свежей древесины. Заросли ядовитого тиса до сих пор окружают замок,
они видны из северного окна. Выпив, гость через час скончался от острого
отравления. Одна из самых унизительных и болезненных смертей…
Женщина из нашей группы, с испугом глядя на невозмутимого
экскурсовода, крадется к мусорному ведру и выкидывает деревянную ложку,
которую только что купила в сувенирном ларьке с вывеской «Изделия из тиса
ручной работы». А я отчетливо вспоминаю лысеющего толстяка,
захлебывающегося собственной рвотой, и чувствую, как подступает
тошнота. На языке появляется терпкий вкус желудочного сока.
13
— В наши дни обозленный замок превратился в страшное место.
Очевидцы утверждают, что с наступлением ночи по нему бродят
неупокоившиеся души
полковника Квитко, девочки, Натальи Львовой, чекистов и других
несчастных.
Толстяк вынул рекламную брошюру и крайне выразительно указал
слушателям на стручок-привидение, будто эта картинка была
документальным свидетельством наличия здесь духов.
— Сотрудники организации, которой сегодня принадлежит особняк,
были вынуждены пригласить штатную ведьму, которая проводит
очищающие обряды, сторожит вход по ночам и пишет музыку. Наш
необычный сторож-композитор — тоже часть экспозиции, в конце
экскурсии она сыграет гостям какую-нибудь из новых пьес, посвященных
тайнам особняка. После полуночи ведьма проводит ритуал по изгнанию
духов. Для этого она развесила по замку зеркала-ловушки, расположенные на
каждой стене друг напротив друга и создающие визуальный эффект
бесконечных тоннелей. Обратите внимание — в светлое время суток
зеркала завешаны простынями, потому что смертным запрещено в них
смотреть. Ведьма утверждает, что это опасно. Вероятнее всего,
головокружением из-за огромного количества изображений,
отображающихся в тоннелях… Или чем-то ещё. По ночам наш сторож с
переменным успехом загоняет в эти ловушки разгуливающую по даче
нечистую силу, и духи улетучиваются на ту сторону.
На этой ноте речь экскурсовода завершается, и он, выпятив от важности
нижнюю губу, наблюдает за подавленной публикой. Кажется, он упивается
произведенным эффектом и старается стать как можно ближе к светящейся
канализационной решетке, чтобы выглядеть пострашнее. Но круглый
животик не подпускает таинственный свет к его лицу, перехватывая удар
прожектора, и усатая физиономия остается такой же добродушной.
Солнце окончательно исчезает за горизонтом, в замке вспыхивают факелы
и свечи в канделябрах. Не сами собой, естественно: их зажигает уставшая
сгорбленная женщина, которую экскурсовод бесцеремонно нарек ведьмой и
экспонатом. Ветра нет, но с неба на особняк постепенно опускается
прохлада. Туристы, ждущие обещанного выступления, мотыльками жмутся к
огненным язычкам и часто тушат свечи неосторожным дыханием или резким
взмахом руки. Тогда женщина с коробком каминных спичек вздыхает и
обречённо возвращается к потухшему канделябру.
Из-под капюшона, скрывавшего лицо ведьмы, выбивается комок серых
афрокосичек. Порыв ветра, пахнущего жженой сосной, приморской
сыростью, разложением и всем тем, что виделось в кошмарах, за секунду
поднимает над бесформенным балдахином облако спутанных волос. Оно
шевелится и живет, как змеи горгоны Медузы. Холм, на котором ни разу за
14
много веков не дул ветер, превращается в центр урагана. Женщина садится за
фортепиано и касается клавиш. Ля-бемоль. Тихое легато. И оглушающе
тонкая россыпь. Мелодия поднимается выше, становится злее — я не узнаю
нот, они сливаются с озверевшими цикадами и ускользают от слуха.
Фортепиано не может играть в такой высокой тональности, его звучание —
уже за порогом слышимости: не задевает барабанных перепонок, но
вонзается в голову. Пальцы перебирают аккорды и царапают блестящие
клавиши в абсолютной тишине. Звуки исчезают. И насекомые, и ветер, и
люди тоже. Все исчезает, остаются двое — я и ведьма. В модных зеркальных
очках, совершенно не-сообразных с ее возрастом, играют огоньки факелов.
Ведьма снимает очки и смотрит в душу чем-то ярко-красным и жгучим, гонит
к зеркалу. Последний порыв ветра сбрасывает с дубовой рамы простыню,
скрывавшую тоннель в бесконечность. Пустое зеркало отливает чернотой.
Совершенно обычное, без серебряных готических узоров, резных трещин
или древних пятен. Без привидений. Гладкое и честное. А я стою напротив. Я
в него смотрюсь.
* * *
Сентябрь. На творческий семинар я пришла в новых зеркальных очках.
Рассказ сдала вовремя, получив заслуженный зачет. Спросили, зачем
отстригла косы. Глупый вопрос — захотелось. Меня стали раздражать
пачкучие тургеневские платья и кружевные воротнички. Надоели и нюдовые
макияжи, на которые убиваешь по сорок минут по утрам с той лишь целью,
чтобы придать лицу неестественную естественность. Бодлер уверяет, что
косметика должна быть подчеркнутой и откровенной, а темная рамка делает
глаз более глубоким и загадочным, превращая его в подобие окна,
распахнутого в бесконечность. Мне нравятся красная помада и прочная
кожаная одежда, облегающая бедра. Бодлер умнее Тургенева.
На факультете спокойно: по этажам порхают филологини с шоперами,
полными сигарет и антидепрессантов. Стены кашляют штукатуркой; из
столовой доносится ругань: кто-то пролез в очередь. Шпиль МГУ со звездой
на вершине следит за студентами всевидящим оком. Из окон под его
пристальным взглядом время от времени выбрасываются тургеневские
девушки, которым не помог золофт 3 . В деканате долго-долго спорят и решают
не вешать в холле очередной некролог, чтобы не портить имидж
университета. Первый ГУМ, населяемый филологами, по-прежнему
напоминает Марсово поле: всюду пыльно, шумно и тянет на забастовки.
Лавку Максима закрыли из-за несоблюдения каких-то там норм, на месте
пестрых книжных полок остался грязный кафель. Где сейчас добрый
глуховатый книгопродавец — известно одному Богу. Заходя в кабинеты,
3 Антидепрессант.
15
преподаватели и уборщицы с преувеличенным рвением стирают с досок
латинские фразы, которые я по привычке пишу, когда остаюсь одна. Vos ex
patre diabolo estis: et desideria patris vestri vultis facere.
_________________________________________________________________
Никеенко София
Мой дом родной
Я родилась в маленьком посёлке Опытное, на окраине города Донецка возле
аэропорта. Население поселка составляло семьсот пятьдесят пять человек. Молодыми приехали мои прадедушка и прабабушка в поселок и начали строить свой дом.
У них родился сын ,мой дедушка. Посёлок расширялся .Строились дома, школа, магазин, дом творчества и детский сад. Люди работали и благоустраивали свои улицы, дома и парк. В котором высадили кленовую аллею, ели уходящие в небо, красную рябину и березы танцующие в хороводе.
Вокруг посёлка были бескрайние поля пшеницы, в которой, росли маки и синие васильки, обвивая и напитывая своим ароматом всех живущих.
Из-под земли, появлялись маленькие зеленые побеги, которые росли и превращались в
цветы. Здесь был мой дом, в котором жили мои предки ,мама ,папа и мы с сестрой. Там было тепло и уютно. Холодными вечерами потрескивал наш камин ,а мы слушали рассказы нашей бабушки.
Но пришла война! Было холодно и страшно сидеть в сыром подвале под звуки артиллерии. Летели самолеты, сыпались грады, ехали танки.
Пришли чужие люди, грабили наши дома и разрушали посёлок. Нам пришлось бежать. Выезжали мы под пулями и прицелом снайпера. Мы очень долго ехали, убегая от войны.
В мои одиннадцать лет, я повидала многое. Мне было очень страшно.
Я верю, что вскоре закончится война и мы вернемся в наш посёлок, отстроим наши улицы и мой дом детства. А ключ от моего дома ,я повешу на самом видном месте и буду рассказывать своим потомкам, о своем детстве.
__________________________________________________________
Никеенко Вера
Патриотизм
Патриотизм – это одно из самых мощных и важных чувств, которое живет в сердцах людей. Он является выражением любви и преданности своей родине, стране, нации. Однако, патриотизм бывает разным – полноценным и мнимым.
Полноценный патриотизм – это глубокое и искреннее чувство. Он олицетворяет желание служить и процветать своей Родине, быть готовым отстаивать ее интересы и защищать ее, если потребуется. Полноценный патриот любит свою страну, уважает ее историю, традиции и культуру.
Он гордится своим народом, его достижениями и открытиями. Полноценный патриот стремится к развитию своей страны, помогает ей стать лучше, работает на благо общества и строит свое будущее на ее территории. И в основе полноценного патриотизма лежит не только эмоциональная привязанность к Родине, но и действия, направленные на ее улучшение и процветание.
Мнимый патриотизм – это лживое и поверхностное чувство. Он часто возникает в периоды кризисов, когда в обществе начинают проявляться национальные противоречия и внутренние раздоры. Мнимый патриот отстаивает свою Родину, но только словами, не совершая никаких конструктивных действий. Он может быть склонен к экстремистским идеям, проявлять агрессию и неуважение к другим нациям и культурам. Мнимый патриот постоянно ищет врагов и враждебность вокруг себя, но не видит того, что истиные победы приходят не через вражду, а через сотрудничество и взаимопонимание.
Таким образом, полноценный патриотизм и мнимый патриотизм представляют собой
противоположные явления. Полноценный патриотизм выражает самые глубокие и искренние чувства, требующие не только слов, но и действий. Он строится на любви, уважении и служении своей Родине. Мнимый же патриотизм – это пустые слова, лишенные смысла и действий.
Настоящий патриот – это человек, готовый стать лидером и пропагандистом позитивных
ценностей для своего народа. Он вдохновляет других своей энергией и стремлением к развитию и процветанию страны. Полноценный патриот считает своей обязанностью работать на благо своей Родины и сохранять ее достоинство и культурное наследие.
В итоге, полноценный патриотизм – это сила, способная объединять народ и возвеличивать государство, тогда как мнимый патриотизм – это пустые слова, не способные принести благо и
преуспевание. Будем настоящими патриотами и стремиться к развитию и процветанию нашего родного края!
___________________________________________________________________
Хадеев Георгий
27 сентября 2050 года
Я проснулся от того, что солнечный луч, прорвавшись сквозь жалюзи,
беззастенчиво светил мне прямо в физиономию. Нехотя поднявшись, я
взглянул на монитор планшета. 09:11. Терпеть не могу рано вставать и с
возрастом эта привычка только усугубилась. Взгляд зацепился за число. Так,
завтра у старшего брата день рождения, ему уже 47. Да, время летит
незаметно, казалось бы, недавно отпраздновали мое сорокапятилетие… Пора
задуматься о подарке. Хотя, что можно подарить человеку, которому
совершенно ничего не нужно? Около двадцати лет назад он, окончив Физтех,
уехал в Европу и занялся там чем-то космическим. Иногда я просил его
рассказать об интересных аспектах работы, чтобы, быть может, включить их
в свой новый роман, но брат никогда не был особенно многословным. На
прошлый день рождения я подарил ему рассказ, в котором он выступил в
роли космического исследователя и биолога-генетика. Прочитав первые пару
абзацев, он рассмеялся, сказал, что я не меняюсь и по-прежнему не вижу
разницы между астрофизикой и биохимией. Естественно, художественного
замысла он не оценил.
Руки привычными движениями запускали бытовые приборы «умного
дома». В юности я приходил в восторг от всех появляющихся новинок и
гаджетов, тут же привнося их в свой быт. А теперь мечтаю утром водрузить
на плиту эмалированный чайник и встрепенуться, услышав его
пронзительный свист при закипании. Поставив чашку с горячим чаем на
стол, я придвинул к себе роман Дж. Оруэлла «1984». За сорок с лишним лет я
полностью растворился в удобном и лаконичном электронном мире, но вот с
книгами беда. Категорически не могу воспринимать никакой другой формат,
кроме бумажного, за которым теперь приходится ездить в центральные
библиотеки или сконцентрировавшиеся в крупных городах книгомаркеты.
Я пишу. Иногда взахлеб, без перерывов на сон и еду, а иногда мне
нужны месяцы, чтобы принять тему, предложенную редакцией. Вот и сейчас
роман-антиутопия не случайно появился у меня дома: нужен источник
вдохновения. Предстоит писать о будущем. Не очень далеком, всего
тридцать лет, но все же...
Полагаю, что не очень-то много изменений произойдет за это время.
Вот, к примеру, за последние тридцать лет, ничего кардинально не
изменилось. Ну, технологии продвинулись вперед, но ведь в этом нет ничего
необычного. Когда-то мы с братом смеялись над рассказами родителей о
пейджерах и тетрисах, а теперь уже наши дети недоумевают, как можно было
пользоваться огромными смартфонами, которые по сегодняшним меркам
ничего не умеют. В космос как на прогулку никто не летал и не летает.
Умерились амбиции, осознали, что это дело профессионалов. Все так же
периодически нам пророчат конец света, экологические катастрофы и тому
подобное. Никогда не интересовался политикой и глобальными проблемами
человечества, но вода по-прежнему течет из крана, а не добывается из
воздуха с помощью чудесного порошка, а электроэнергия, как и несколько
десятилетий назад, делает наш быт комфортным.
Ни в мире в целом, ни в отдельно взятой стране не победили
преступность, не научились предсказывать появления гениев и тиранов,
могущих повлиять на судьбу того или иного общества. Не произошло
всеобщего разоружения, в танках никто не высаживает цветы. Даже
несколько наскучила эта бесконечная демонстрация мощи новейших
военных изобретений той или иной страны. Да, мы почти забыли, как
выглядят бумажные деньги, практически перестали самостоятельно ходить
по магазинам. Школьное образование осталось обязательным только на
начальной его стадии, практически полностью уйдя в частные и семейные
форматы. Но так ли значительны эти изменения, чтобы писать о них книгу?
Что еще? Политики периодически меняют друг друга у власти. По-
прежнему, чтобы совершить небольшое путешествие в прошлое, достаточно
уехать в деревню, расположенную подальше от крупных городов. Медицина?
Лекарство от всех болезней предсказуемо не было найдено. Мода на
здоровый образ жизни осталась, только теперь она приобрела более
агрессивные формы. Всюду спортивные площадки, рестораны здорового
питания, приводившие меня в восторг каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет
назад и так раздражающие сейчас, когда все чаще желание вкусно поесть
побеждает стремление жить вечно. Мода? Пожалуй, она меняется слишком
часто, чтобы писать о ней. Невозможно отследить калейдоскоп трендов и
новинок, лавиной обрушивающихся на нас всю жизнь. Лично я, продолжая
следить за своим внешним видом и придерживаться своего немного
небрежного стиля в одежде, совершенно перестал подсматривать за веяниями
сегодняшних модельеров. Техника! Я слышал, что в Японии уже
практически не встретишь человека за рулем, во многих ресторанах
приготовление блюд тоже доверили роботам. У нас все иначе. По-прежнему
мало кто отваживается на поездку без водителя, да и творение шеф-повара
всегда предпочтут пище из аппарата.
Каша в голове. Встал и подошел к окну. Поймал себя на мысли, что
сегодня снова проигнорировал утреннюю пробежку. Скользнул глазами по
стене и взгляд зацепился за дату, светящуюся на мониторе возле кровати.
Календари! Вот кто предсказывает будущее с завидной точностью, –
усмехнулся я про себя. Думаю, что в тысячи раз проще прогнозировать
события, которые должны произойти через сто или тысячу лет, чем через
пару-тройку десятилетий.
До вечера старался что-то писать. Проголодавшись, заказал еду и
зачем-то позвонил брату. Тот не ответил. Наверное, снова перезвонит после
полуночи и, как не в чем ни бывало, спросит, чего я хотел. Перечитал первые
главы своего творения, от души разорвал еще теплые распечатанные станицы
и снова уставился в светящееся окно монитора. Оттуда на меня смотрело
бледное отражение моего собственного лица, которое являло собой самые
значительные перемены, произошедшие в моей жизни за последние тридцать
лет, а название, набранное нарочито крупными буквами: «27 сентября 2080»,
заставляло унестись почему-то не в будущее, а в прошлое. Да, пожалуй, мы
не тянем на поколение, могущее совершить прорыв, подобный переходу от
средневековья к Возрождению. Может быть, наши дети…
________________________________________________________
Якименко Вероника
Открывая Арктику…
И будит мощь воображенье,
Когда заворожеет страх.
И чудо лишь – твое спасенье,
Когда ты видишь мир во льдах.
Какой же волей человечьей
Был наделен непримиримый?
Во славу знаний к слову «вечность»
Проделан путь непроходимый.
Один вопрос: видна ли цель
За ярким маяком созвездий?
Когда молчанья мгла, метель
И снега бархаты возмездий.
Бесцельна цель казалась будто,
Хрустальный плен манит в капкан.
Но только смелые маршруты
Своей судьбы сложили план.
Завыла даль и пошатнулась,
И благородно приняла.
Пейзажи делит, чуть нахмурясь,
Завесу тайны отвела!
И будит мощь воображенье,
Когда заворожеет явь!
И к торжеству своих стремлений
Свершенье главное прибавь!
___________________________________________________________________
Якименко Николай
Мой супергерой
Я проснулся рано утром. По углам комнаты прыгали солнечные
зайчики, которые затеяли что-то вроде чехарды. На дворе бушевал июнь, и
все мои одноклассники еще наверняка спали, отдыхая от школьных будней.
Я тоже собрался было закрыть глаза, но вдруг вспомнил, что еще вчера
твердо решил написать интересный рассказ про супергероя.
Выиграв короткое сражение с непослушным одеялом, я помчался в
ванную. Наскоро умывшись, я схватил со стола яблоко и побежал в детскую.
К делу я подошел очень серьезно. Разложил на столе любимые комиксы про
супергероев и взял с полки чистую тетрадку для записей.
Итак: «Жил на Земле супергерой. Он совершил много подвигов, спасая
человечество от зла». Начало положено. Но нужно было определиться с
главным, о каком из героев я буду писать. Я пододвинул ближе комиксы и
перед глазами понеслись яркие картинки: Супермен, Человек-паук,
Черепашки-ниндзя…
Увлекшись, я не сразу услышал, как в комнату вошла мама. Она
присела на диван и заглянула в тетрадь через мое плечо.
- О чем задумался, писатель, – улыбнувшись, спросила она.
- Понимаешь, в рассказе должен быть главный герой, - начал объяснять
я, - а как выбрать, если они все супер-супергерои?
- Ну, с этим я как раз могу тебе помочь, - ответила мама и ненадолго
вышла из комнаты.
Когда она вернулась, у нее в руках был планшет и какая-то невзрачная
книжка. Я забрался с ногами на диванную подушку и уставился на экран.
Каково же было мое удивление, когда я увидел изображения старинных
газетных статей.
- Мам, ты, наверное, неправильно меня поняла, мне супергерои нужны,
- разочарованно протянул я.
Мама как будто не заметила моей фразы и начала свой рассказ.
- Давным-давно, в тридцатые годы прошлого века на страницах
советских газет стали появляться серии рисунков о жизни солдат, воевавших
с Финляндией.
- Комиксы что ли? – удивился я.
- Наверное, сегодня такие рисунки смело можно было назвать
комиксами, – мама недоуменно пожала плечами. - Так вот, одним из героев
этих необычных комиксов был военный корреспондент Вася Теркин.
Веселый, смекалистый паренек, который с легкостью справлялся со всеми
невзгодами. Именно на страницах газет знаменитый советский писатель
Александр Трифонович Твардовский начинал описывать его забавные
похождения. Так они и познакомились.
- Что же забавного в жизни военного, пусть и не совсем солдата? –
снова перебил я.
- Знаешь, - мама ненадолго задумалась, - в начале сороковых годов
прошлого века многие недооценивали силу противника и были убеждены,
что советская армия играючи справится с любым врагом. Но начавшаяся
Великая Отечественная Война очень многих заставила быстро повзрослеть.
Среди таких молодых людей оказался и Вася Теркин. Из забавного паренька
он вырос в солдата – борца за освобождение Родины Василия Теркина.
Александр Твардовский понимал, что, несмотря на новый статус и
потвердевший характер, боец Василий в душе остался пареньком Васей,
которому в трудную минуту просто необходимо плечо друга. Не найдя
никого, кто знал бы Василия лучше, таким фронтовым товарищем стал сам
автор.
- А я не читал про Теркина, - признался я.
- Это нетрудно исправить, но вот читать придется настоящую книгу, а
не журнал с картинками, - предупредила мама и протянула мне старенькую
книгу в сером переплете.
На знакомство с непростым содержанием поэмы у меня ушло около
двух недель. Оказывается, Твардовский и Теркин вместе испытали все ужасы
войны. Именно так! Ведь писателю и его герою пришлось вместе пройти
череду военных лет. Роднила бойцов сила духа, неугасающий оптимизм и
вера в победу над фашизмом.
Прошло еще несколько дней, прежде чем я вспомнил, при каких
обстоятельствах мы «познакомились» с Василием Теркиным. Я подошел к
полке и взял свою тетрадку.
- Придется начинать все сначала, - подумал я. Потом перечитал
написанные ранее строчки и понял, что ничего переделывать не нужно.
Я вооружился ручкой и уверенно продолжил: «Жил на Земле
супергерой. Он совершил много подвигов, спасая человечество от зла. Звали
этого героя Василий Теркин…».