Подробности

Автор: Super User

Категория: Наследники Победы

Опубликовано: 07 Октябрь 2015

Просмотров: 1660

Александр Радченко (г.Санкт-Петербург)


Седьмая симфония Дмитрия Дмитриевича Шостаковича для блокадного Ленинграда

   Блокада Ленинграда — незабываемая страница в истории города. Фашисты возлагали на взятие Ленинграда очень большие надежды. Но город выстоял!
   Захват Москвы предполагался уже после того, как падёт Ленинград. Враг окружил город со всех сторон. Целый год он душил Ленинград железной блокадой, осыпал бомбами и снарядами, умертвлял голодом. И стал готовиться к последнему штурму.
   Вместе с другими ленинградцами композитор и музыкант Дмитрий Дмитриевич Шостакович участвовал в обороне города: работал на строительстве противотанковых укреплений, был бойцом противопожарной команды, по ночам дежурил на чердаках и крышах домов, тушил зажигательные бомбы. В июле 1941 года композитор подал заявление с просьбой отправить его на фронт, но в этом ему было отказано. Его назначили заведующим музыкальной частью     3-й дивизии Народного ополчения Петроградского района, был бойцом МПВО в отряде, сформированном из профессоров и преподавателей консерватории. В блокадном Ленинграде к середине сентября Шостакович закончил две части симфонии, а 29 сентября завершил третью часть  (из четырех) Седьмой симфонии. В середине октября 1941 г. по распоряжению из Смольного из блокированного фашистами города он вместе с двумя малолетними детьми был эвакуирован в Куйбышев, где и продолжил работу над симфонией. В декабре была написана финальная часть, и началась подготовка к постановке. Зимой 1942 года было решено создать при радиокомитете симфонический оркестр. Его руководителем стал скрипач и дирижер Карл Элиасберг. Он настолько ослаб, что не мог ходить от истощения.  Но уже 9 апреля он провел репетицию созданного оркестра. Музыкантов искали по всему городу. Струнную группу подобрали, а с духовой возникла проблема: люди просто физически не могли дуть в духовые инструменты. Некоторые падали в обморок прямо на репетиции. Пришлось искать по фронтам. Но где взять такое количество музыкантов? Дирижёр горестно перебирал в памяти скрипачей, духовиков, ударников, которые погибли в снегах долгой и голодной зимы. И тогда по радио объявили о регистрации оставшихся в живых музыкантов. Дирижер, шатаясь от слабости, обходил госпитали в поисках музыкантов. Ударника Жаудата Айдарова он отыскал в мертвецкой, где и заметил, что пальцы музыканта слегка шевельнулись. "Да он же живой!" — воскликнул дирижер, и это мгновение было вторым рождением Жаудата. Без него исполнение Седьмой было бы невозможным — ведь он должен был выбивать барабанную дробь в "теме нашествия". Инициатором и организатором исполнения Седьмой симфонии Д.Д.Шостаковича в осаждённом Ленинграде был главный дирижёр Большого симфонического Оркестра Ленинградского радиокомитета К. И. Элиасберг. В июле специальным самолётом партитура была доставлена в Ленинград, начались репетиции. Для исполнения симфонии требовался усиленный состав оркестра, поэтому была проделана большая работа по розыску уцелевших музыкантов в самом Ленинграде и на ближайшей передовой. С фронта потянулись музыканты. Тромбонист пришел из пулеметной роты, из госпиталя сбежал альтист. Валторниста отрядил в оркестр зенитный полк, флейтиста привезли на санках — у него отнялись ноги. Трубач притопал в валенках, несмотря на весну: распухшие от голода ноги не влезали в другую обувь. Сам дирижер был похож на собственную тень. Но на первую репетицию они все же собрались. Руки одних огрубели от оружия, у других тряслись от истощения, но все старались изо всех сил держать инструменты, словно от этого зависела их жизнь. Это была самая короткая в мире репетиция, продолжавшаяся всего пятнадцать минут, — на большее у них не было сил. Но эти пятнадцать минут они играли! И дирижер, старавшийся не упасть с пульта в голодный обморок, понял, что они исполнят эту симфонию. У духовиков дрожали губы, смычки струнников были как чугунные, но музыка-то звучала! Пусть слабо, пусть нестройно, пусть фальшиво, но оркестр играл. Несмотря на то, что на время репетиций — два месяца — музыкантам увеличили продуктовый паек, несколько артистов не дожили до концерта.  9 августа 1941 года немцы обещали занять Ленинград.  Уже напечатаны были во вражеской типографии билеты на торжественный банкет в лучшей гостинице города. Но враг не знал, что несколько месяцев назад в осаждённом городе появилось новое "секретное оружие". Его доставили на военном самолёте с медикаментами, которые так нужны были больным и раненным. Это были четыре больших объёмистых тетради, исписанными нотами. Их с нетерпением ждали на аэродроме и увезли, как величайшую драгоценность. Это была Седьмая симфония Шостаковича! И был назначен день концерта — 9 августа 1942 года.

…дирижерская палочка поднялась,
над краем передним, как гром, величаво
другая симфония началась —
симфония наших гвардейских пушек,
чтоб враг по городу бить не стал,
чтоб город Седьмую симфонию слушал. …
И в зале — шквал,
И по фронту — шквал. …
А когда разошлись по квартирам люди,
полны высоких и гордых чувств,
бойцы опустили стволы орудий,
защитив от обстрела площадь Искусств.
                                   (Николай Савков)

   Зал филармонии был полон. Исполнение симфонии длилось 80 минут. Все это время орудия врага безмолвствовали: артиллеристы, защищавшие город, получили приказ — во что бы то ни стало подавлять огонь немецких орудий. Во время исполнения симфония транслировалась по радио, а также по громкоговорителям городской сети. Её слышали не только жители города, но и осаждавшие Ленинград немецкие войска. Как потом говорили, немцы обезумели все, когда это слышали. Они-то считали, что город мертвый. Почему же фашисты не стреляли? Нет, стреляли, вернее, пытались стрелять. Они целились в белоколонный зал, они хотели расстрелять музыку. Но 14-й артиллерийский полк ленинградцев обрушил за час до концерта на фашистские батареи лавину огня, обеспечив семьдесят минут тишины, необходимой для исполнения симфонии. Ни один вражеский снаряд не упал рядом с филармонией, ничто не мешало музыке звучать над городом и над миром, и мир, услышав её, поверил: этот город не сдастся, этот народ непобедим! В финальной части симфонии, которая должна обозначать победу над фашизмом, зал встал и зааплодировал. Новое произведение Шостаковича потрясло слушателей, вселило уверенность в победе и придало силы защитникам города.

Подробности

Автор: Super User

Категория: Наследники Победы

Опубликовано: 07 Октябрь 2015

Просмотров: 2163

Валерия Большакова (г. Санкт-Петербург)

За стеной молчания
(Памятники детям блокады)

                 Сколько их погибло – юных ленинградцев?
                 Сколько не услышит грома мирных гроз?
                 Мы сжимаем зубы, чтоб не разрыдаться.
                 Чтобы всех оплакать, нам не хватит слез
                                           (Анатолий Молчанов)

   Блокада для нашей семьи  не далекое историческое событие и не отвлеченное понятие. Это — часть жизни моей прабабушки Нины Михайловны Ягуновой. Она не любит вспоминать это время, о пережитом рассказывает скупо, неохотно. По ее словам, труднее всего во время блокады приходилось детям. Об их судьбах я и хочу рассказать...
   Однажды мы с мамой проезжали посёлок Лычково и на привокзальной площади увидели памятник, который привлёк наше внимание. Трёхметровая скульптура устремлена ввысь. Худенькая девочка как будто делает шаг нам навстречу. Не по-детски серьёзные глаза смотрят вдаль, брови нахмурены. Во взгляде страх, недоумение и боль. Тоненькая ручка прижата к сердцу. Ветер развевает лёгкий сарафан. За спиной — тяжёлая гранитная глыба, как дым от взрыва, как символ безжалостного времени. У подножия плиты — любимая игрушка, медвежонок. На мраморном постаменте надпись: «Детям, погибшим в Великой Отечественной войне 1941 —1945 гг.»
   Позже в книге ушедшего из жизни ленинградского поэта Анатолия Молчанова «Реквием ленинградским детям» я прочла об этом памятнике такие строки:

И воздвигли в Лычкове на площади, возле вокзала,
Скорбный памятник детям, погибшим в проклятой войне:
Перед рваною глыбою — девочка, cловно средь взрывов, в огне,
В смертном ужасе к сердцу дрожащую руку прижала...
(Говорят, при отливке её капля бронзы слезой побежала
И осталась на левой щеке — до скончания дней).

   Есть в Лычково и еще один памятник — на кладбище, на могиле ленинградских детей. У этих памятников своя скорбная история.
   В самом начале Великой Отечественной войны, в июле 1941 года, из города Ленинграда началась эвакуация мирного населения. В первую очередь в тыл отправлялись дети. Их вывозили подальше от смерти, страданий... Но оказалось, что ленинградских детей везли прямо навстречу войне. Никто не мог себе представить, что безопасный тыл внезапно окажется смертельно опасен. Самолеты с черными крестами на крыльях пикировали на поезд, хотя фашистские летчики не могли не видеть, что от вагонов разбегаются мальчишки и девчонки: десятки, сотни детей! В тот страшный день на станции Лычково самолеты фашистов разбомбили эшелон из 12 вагонов. Сколько тогда погибло маленьких ленинградцев, неизвестно до сих пор. Живыми осталось только 18 детей. Лычково стало Я заинтересовалась, есть ли еще памятники, посвященные судьбам детей военного времени, и выяснила, что их много и находятся они в разных областях и городах России: «Цветок жизни» (Ленинградская область, Всеволожский район); памятники детям блокадного Ленинграда в Ярославле и Санкт-Петербурге; памятник малолетним узникам фашистских концлагерей в городе Самаре, памятник «Юным героям обороны города Ленина» в Таврическом саду Санкт-Петербурга и много-много других, разбросанных по всей территории России и бывших союзных республик. Среди них и памятник «Детям ленинградской земли, погибшим от рук немецко-фашистских захватчиков в Великую Отечественную войну 1941 —1945 гг.» в поселке Вырица. И вот что я о нем узнала. В 1942 году, после оккупации Вырицы немецко-фашистскими войсками, на базе дома отдыха Ленинградской швейной фабрики им. Володарского фашисты устроили лагерь принудительного труда для советских детей. Он просуществовал с лета 1942 до конца 1943 года. Немецкие оккупационные власти насильно свозили туда детей из зоны ожесточённых боев под Ленинградом. Уже в наше время усилиями неравнодушных к историческому прошлому страны людей были найдены 44 семьи оставшихся в живых и собраны их воспоминания.
   По воспоминаниям детей из лагеря, «слева от каменного здания находился деревянный жилой корпус обслуживающего персонала, справа от главного корпуса сохранилось небольшое здание кухни, за которой, ближе к реке, в войну стоял не сохранившийся теперь дом для приближенных коменданта лагеря Дель Фаббро. Прямо у въезда справа сохранилось здание лазарета, перед ним некогда был барак для «грудничков» и большой барак для старших детей, их было более двадцати (Юлия и Тамара Смирновы, Валентина Архипова и др.). Перед кухней, ближе к входу, до сих пор стоит домик, где жил лагерный врач. Ребят часто переводили из одного барака в другой. Лагерь был отделен от леса забором. Из воспоминаний узников складывается страшная картина жизни в лагере.
   Вспоминает Елена Семеновна Петрова: «В сентябре 1941 г. станцию Горы Мгинского района Ленобласти, где жили с мамой мы, шестеро детей, захватили немцы. Немецкие солдаты собирали нас и заставляли сидеть вдоль железнодорожного полотна, чтобы наши самолеты не бомбили (а партизаны не взрывали) железнодорожные составы, в которых немцы подвозили горючее для аэродромов, расположенных где-то под Ленинградом. Бывало, пройдет один состав, нас запирают в сарай до следующего. В июне 1942 г. детей отобрали от матерей и посадили в крытые грузовики. В кузове каждого сидел солдат с автоматом и очень ругался, так как мы плакали. Нас привезли в Вырицкий лагерь для детей».
   Вспоминает Евгения Николаевна Родионова: «В августе 1942 года семье было предписано собраться с вещами, которые можно унести в руках. Из Шлиссельбурга нас пригнали на ст. Мга, где погрузили в товарные вагоны и привезли в Вырицу. Нас отобрали от мамы и пускали её только для того, чтобы покормить грудью младшую сестру. Молока не хватало, и сестра вскоре умерла. Её похоронили за оградой лагеря на специальном кладбище.
   Вспоминает Галина Георгиевна Иванова: «В сентябре 1942 г. нас с мамой привезли в лагерь, где дети были распределены в группы по возрастам. Помню, что лагерь был обнесен колючей проволокой и забором. Детей предупредили, что за уход из лагеря полагается расстрел. С десяти лет гоняли на работу на поля, в лес, в овощехранилище. А кормили похлебкой из турнепса. Иногда приходил врач, делал нам уколы с неизвестной целью. В конце 1943 г. года нашу семью насильно повезли в Германию, но довезли только до Литвы, где нас освободила Красная Армия. В Вырицу мы вернулись в марте 1944 г., где я закончила 7 классов». Как я уже сказала, детский концлагерь (он носил название «Донер — тринадцатый») существовал до 1943 года. Потом о нём забыли. И вспомнили только в 60-е годы. В 1964 г. детские останки, которые обнаружили школьники за оградой лагеря, были перенесены и захоронены между Сиверским шоссе и поселковым кладбищем. Тогда же над могилой появился скромный металлический обелиск (такие ставили после войны погибшим воинам). Затем школьники начали собирать средства на памятник. 20 июня 1985 года по решению исполкома Вырицкого поселкового совета состоялось перезахоронение детских останков.
   Приведу слова одного из тех, кто посвятил свою жизнь сохранению памяти о детях из концлагеря в Вырице: «И никто не пожалел этих детей ни в войну, ни долгие десятилетия спустя. До 1988 года об оккупации боялись говорить, как будто ее и не было, а бывшие узники были изгоями в родной стране. Была стена молчания, жестокости...». В девяностые годы эта стена молчания была разрушена. Появились публикации о концлагере в Вырице.
   А в 2007 году Анатолий Молчанов написал стихотворение «Детский концлагерь в Вырице», которое вошло в книгу «Реквием ленинградским детям»:

Стоит обелиск печальный
В курортном поселке Вырица.
Склонись перед ним в молчанье,
Пусть горечь слезами выльется.
...Сюда, в дачный рай притихший,
Свезли со всей ленинградчины
Четыреста с лишним детишек,
Не ведавших, что им назначено.
Их ждал здесь концлагерь «Донер»,
Спецлагерь «Донер — тринадцатый».
В нем каждый узник был донор –
С шести лет и до двенадцати.
...Храни, обелиска камень,
Слова печальной суровости:
«В память убитых врагами
 Детей Ленинградской области».

   С 1998 года установилась традиция в честь Международного дня узника, в ближайший к этой дате, 11 апреля, день, собираться у памятника «Детям ленинградской земли...».
   У каждого памятника своя история. Многие из них почти не известны. Многим долгие годы не уделялось должного внимания. Но каждый из них рассказывает о трагическом событии из истории блокады Ленинграда, из истории жизни ленинградских детей... Это наша боль, наша история, наша память... Об этом нельзя забывать.
   У каждого ленинградского ребенка должно было быть детство. Самое настоящее. Радостное. Счастливое. С солнцем и радугой. С зеленой листвой, теплым песком и волнами Финского залива. С пушистыми елками и падающими с неба снежинками, катанием на санках с горы и долгими лыжными прогулками. С учебниками, тетрадками, пышными букетами цветов на 1 сентября. Со смехом, играми и праздниками. Самое настоящие! А они отдали свое детство. Отдали для того, чтобы у других детей, живущих позже, эти игры и праздники, учебники и тетрадки, веселый смех и прогулки были. И я не могу думать об этом без грусти.

Подробности

Автор: Super User

Категория: Наследники Победы

Опубликовано: 07 Октябрь 2015

Просмотров: 1686

Александр Крупенько (г. Могилёв)

И вспомнить страшно, и забыть нельзя...

   В марте 2015 года мне исполнится 13 лет. Столько же было моей бабушке, когда она попала в лагерь смерти... Попала она туда тоже в марте... С тех пор прошло 70 лет... Шёл 1944-й год. Немецкие захватчики, почувствовав перелом в боях, особенно зверствовали.  Молодых и здоровых отправляли на каторжный труд в Германию, использовали на строительстве оборонительных сооружений, подноске боеприпасов. Дома в деревнях и поселках разбирали для строительства линий обороны или сжигали, зачастую вместе с жителями. Отступая, враг оставлял за собой выжженную мертвую зону. Чтобы создать настоящий живой щит, немцы организовали лагерь смерти в окрестностях полесского местечка Озаричи.  
   Бабушка моя в то время с семьёй жила в деревне Язвин Светлогорского района Гомельской области. Ей тогда было 13 лет. Она вместе с мамой, братом и двумя сёстрами попала в концентрационный лагерь. Здесь была вода, днём иногда разрешалось разводить огонь. Но вскоре людей погнали в другой лагерь, недалеко от Озарич. По воспоминаниям бабушки, это было страшное место. Никаких построек.  За колючей проволокой в пять или шесть рядов, в болотистом месте, прямо на промёрзшей земле, находились тысячи советских людей. С четырёх сторон они охранялись немецкими пулемётчиками. Людям не разрешалось собирать ветки, палки, чтобы постелить на землю или сделать укрытие. Не разрешалось палить костры. Попав в лагерь, люди старались найти место повыше и посуше, но это было сложно. Того, кто подходил к колючей проволоке ближе, чем на 20 метров, расстреливали.  Вдоль охранной ограды лежало много убитых и раненых. Воды в лагере не было. Чистый снег можно было взять только с веток деревьев. Голод был страшный. Иногда немцы привозили замёрзший хлеб, бросали его людям и били их при этом палками по голове. Бывали случаи, когда жевали горькие сосновые иголки, заедая их снегом. Люди в лагере умирали от холода, голода и болезней. В углу территории лагеря была выкопана огромная яма, куда складывали трупы.
   Однажды, проснувшись утром, люди обнаружили, что пулемётчиков на вышках нет. За проволокой увидели наших солдат. Солдаты разминировали узкую дорожку   и по ней выводили людей.   Но люди так обрадовались, что бросились в лес, где и подорвались на минах: немцы лес вокруг заминировали. Из 50000 людей, находившихся в лагере Озаричи, умерло около 20000. Некоторые умирали и после освобождения. Как и рассчитывали фашисты, ослабленные, больные сыпным тифом пленные заразили многих освободителей.
   Моя бабушка со своей семьёй вернулась в родную деревню. От деревни не осталось ни одного дома, ни колодца, ни даже печей. Всё уничтожили немцы. Люди ушли в лес и хоронились в землянках. От сыпного тифа умерли маленькие бабушкины сёстры.
   Моей бабушке и её брату повезло, им удалось выжить. В тех местах в то время проходила линия фронта, шли страшные бои. Вскоре наша земля была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Спустя много лет бабушка побывала на месте концлагеря Озаричи. В память о погибших и их освободителях здесь установлен мемориальный комплекс. На границе зимы и весны  бывшие узники лагеря  собираются на месте своих безграничных страданий, чтобы вспомнить замученных родных, оплакать искалеченное детство. Мы, сегодняшнее поколение,  благодарны солдатам-освободителям за мирное небо над головой. Нельзя допустить того, чтобы ещё когда-либо на земле повторились те ужасы, о которых мне поведала моя бабушка...

Подробности

Автор: Super User

Категория: Наследники Победы

Опубликовано: 07 Октябрь 2015

Просмотров: 1387

Андрей Радевский (г. Санкт-Петербург)

В оккупации
(Семейные воспоминания)

   26 июля 1941 года немцы захватили Могилёв. Семья моего прадеда оказалась на оккупированной немцами территории. Днём и ночью на разбитых дорогах под Могилёвом грохотали танки. Тащились обозы, окутанные пылью. Между машин и повозок плелись коровы, козы. Здесь же, в общем потоке, почерневшие от усталости и пыли, еле передвигая ноги, шли женщины, дети, старики. За ними по пятам шагала война. По ночам на западе полыхало багровое зарево. Это горели колхозные поля.Низко, почти над самой землей, летали самолеты с черными крестами на крыльях. В кузовах машин сидели наглые солдаты с поднятыми воротниками шинелей и стеклянными глазами смотрели на чужие поля. Хотелось спросить у них: «Зачем вы пришли в Россию, фрицы?»
   В Могилеве гитлеровцы держали сотни и тысячи советских военнопленных, установив в городе такие законы, при которых каждый день гибли дети, женщины, старики. Среди этих военнопленных мог оказаться и мой прадед Станислав. В 1941 году, через 15 дней после начала войны, он был призван на фронт. Начинал службу в кавалерии младшим лейтенантом. Его полк отступал на Чаусы через родную деревню Вейно, где наши части попали в котел. Но прадед не был пленён — полку удалось вырваться из окружения и с боями прорваться к своим.. В следующий раз в родной деревне прадед Станислав оказался уже после Победы.
   Фашисты очень боялись партизан, да и на фронте было не просто: дела шли совсем не так хорошо, как задумывали гитлеровцы. Красная Армия оказывала жесточайшее сопротивление, давала им отпор на всех фронтах. Фашисты несли потери в живой силе и технике, поэтому деревни и города немцы старались превратить в крепости. В деревне Вейно, где жили мои близкие, немцы создали множество огневых точек, заминировали дороги.
   В один из дней в самом начале оккупации населению было приказано собраться на площади перед зданием правления колхоза. Шли нехотя, понурив головы, оглядываясь на короткие немецкие автоматы. Офицер через переводчика сообщил, что советской власти больше нет, в деревне установлен новый порядок. Бабушка Наталья с детьми на руках и две сестры её мужа, Марыля и Катя, слушали, опустив головы. Переводчик говорил: «Вы должны слушаться господина офицера и выполнять все его приказы. За нарушение любого приказа — расстрел. Вам запрещается: ходить по улице после семи вечера, уезжать из деревни без разрешения господина офицера, пускать незнакомых людей, шуметь, укрывать от солдат фюрера продукты. Излишки немедленно будут конфискованы в пользу немецкой армии. Запрещается иметь русские книги, по которым учились ваши дети. Запрещается закрывать ваш дом. Запрещается: иметь советские деньги, документы, бумагу. Запрещается менять год рождения детей. Детей мы возьмем на учет. Когда солдаты фюрера полностью освободят Россию от большевиков, будем обучать ваших детей. Вы должны трудиться, давать масло, молоко. Стирать белье, растить овощи и фрукты, работать в огороде».
   Возле колодца женщины тихо говорили, что недалеко от Вейно, в лесу, километрах в тридцати, находился отряд партизан. Отряд действовал на переправах, взрывал немецкие склады. Но об этом старались не говорить дома. Однажды в конце лета 1941 года женщины нашей семьи решили перенести продукты в стоявший на краю огорода сарай. Готовились долго. Тихо, ночью вытащили большую часть продуктов, соль, крупы. До войны мама моей бабушки насушила несколько мешков сухарей, чтобы кормить кур. Эти мешки спрятали, потом она размачивала хлеб и кормила им мою бабушку. Что-то спрятали в сарае, что-то закопали на огороде. Потом, когда фашисты в зимние холода выгнали их из дома и им пришлось 3 года жить в сарае без света, без воды, это хоть как-то помогло им выжить. В начале октября «упали» первые заморозки. Лужи, образовавшиеся после дождей, подернулись хрупким, прозрачным, как стекло, ледком. В темном углу сарая тихо причитала Марыля. «Как же мы перезимуем в сарае?» — говорила она, и по щекам катились слезы. Наталья, моя прабабушка, громко всхлипывала. И всё-таки, несмотря на бедственное положение, они находили возможность помогать тем, кому приходилось ещё хуже. Много бездомных ходило в мороз по деревням, они голодали, мёрзли, просили продукты, чтобы хоть как-то прокормиться. Мои родные отрывали от себя и своих детей что могли — мороженую картошку, капусту, потому что понимали, что они хоть впроголодь, но проживут, а эти люди умирают от голода.
   Бабушка практически потеряла зрение из-за недоедания. Зрение ей смогли вернуть уже после войны в госпитале, где она несколько раз лечилась.
   Комендант деревни издал приказ о смертной казни для каждого, кто скрывает партизан, назначил большую награду за их поимку. Фашисты боялись партизан. Они устраивали облавы. Могли швырнуть в черную крытую машину, которая стояла рядом с комендатурой, и отправить на работы в Германию. Детей все время учили молчать, им говорили: не кричите, не плачьте, а то немцы услышат. «Молчать надо», – тихо говорила бабушка. И дети молчали. Моя бабушка не могла плакать, даже когда выросла.
   Моя прабабушка — мама бабушки Риты — часто тихонько приговаривала: «Скоро наши придут, папка ваш вернется с войны. Потерпите только, все терпят. Нам тоже нужно потерпеть. Потом спрашивала, обращаясь к каждому из детей: «Батю-то помнишь?». Славик отвечал «По-омню...», а Рита — «Нет, не помню...» Когда их отец вернулся с войны, она боялась его и убегала в лес или поле.
   Это было очень трудное время. Дети помогали взрослым растить и убирать урожай. Они пропалывали посевы, косили сено, убирали овощи. Работать нужно было от темна до темна. В осенне-зимнюю пору им приходилось штопать одежду, чинить сарай. Это был вопрос выживания. В сарае было холодно. Бабушка рассказывала, что даже ноги примерзали к полу. Возле колодца, который был напротив их дома, женщины рассказывали о том, как пытали захваченных в плен партизан, выжигали на спине звезду, обливали на морозе ледяной водой, бросали на раскаленную печь, расстреливали и вешали. Это были их односельчане, которых знали по именам, знали их родителей, братьев, сестер. Но, к счастью, деревню не сожгли, как сожгли находившуюся недалеко Хатынь...
   С каждым годом мы все дальше и дальше уходим от военной поры. Уже десятилетия отделяют нас от суровых дней войны. Уходит поколение, вынесшее тяжелый груз войны на своих плечах. Но время не имеет власти над воспоминаниями.